Забивать голы

Я вернулся домой в начале шестидесятых. Рио встретил меня радушно: знойными пляжами и веселым гомоном улиц. Самбой, что танцуют повсюду.

И, конечно же, футболом.

Спортивная журналистика — то, чем я занимался последние пять лет, скитаясь по Европе. Мне довелось побывать на чемпионате мира пятьдесят восьмого, где пробил звездный час для родной моему сердцу Бразилии. Видел я и матчи великих европейских клубов, наблюдая за игрой живых легенд — Эйсебио, Пушкаша, Яшина. Но сердце неудержимо влекло меня сюда.

На "Маракану".

Мы сидели на обновленной трибуне красавца-стадиона. Мне посчастливилось встретиться с Салданьей, знаменитым бразильским журналистом. На поле тренировались игроки "Фламенго" — стучали мячи, были слышны отрывистые команды тренера. Мы говорили о том и о сем, пока я не задал вопрос, которым мучился очень давно.

— Забивать голы? — усмехнулся Салданья. — У нас как… каждый хочет стать Пеле. Каждый хочет забивать голы. Если не получается, его отправляют в защиту. Если и там он беспомощен, тогда иди в ворота…

— Гол!

Юный нападающий "Фламенго" вскинул руки, встреченный одобрительными улыбками партнеров и тренера. Только вратарь остался сосредоточен.

Тогда я снова вспомнил, как начиналась та история.

История мальчика, который хотел всегда забивать голы.

*

— Лолиньо! Лолиньо!

— Ну чего?

— Иди обедать!

Двенадцатилетний мальчуган замер, наступив босой ногой на мяч. Тот порядком накалился, но Лолиньо это ничуть не беспокоило. Если подумать, песок на Капакабане еще горячей.

Он огляделся. Справа хмуро глядит мать, уперев руки в бока; слева ухмыляются загорелые задавалы, против которых он играет — почти всем лет по пятнадцать-шестнадцать. Позади кричат ребята из его команды. Жоржао, Илсао и даже малыш Хорхе — они подбадривают своего бомбардира:

— Лолиньо, давай! Лолиньо, вперед!

— Лолиньо! — снова кричит мать.

— Я должен тренироваться, — отвечает он.

И бросается в атаку.

Над Капакабаной разносится счастливое:

— Гол!

*

— Я хочу быть в команде!

Все смеются. Лишь тренер остается спокоен, хоть и не может сдержать улыбки.

Лолиньо смотрит на живые иконы бразильского футбола с вызовом, без малейшего страха. Они же глядят на него с любопытством.

К мальчишке подбегают работники стадиона, пытаясь увести его с газона. Лолиньо отчаянно вырывается:

— Я могу помочь на чемпионате! Я тренировался! Каждый день тренировался!

Каждый его крик встречает новый взрыв смеха.

Неожиданно мальчик вырывается, чтобы тут же кинуться к мячу, брошенному посреди поля. Он бежит вперед.

К воротам.

Защитник преграждает путь — нехотя, словно сомневаясь. Лолиньо молниеносно прокидывает мяч мимо него, финтом проходит второго. Оторвавшись от еще одного, бьет по воротам, победно вскидывая руки.

Вратарь в прыжке выбивает мяч из верхнего угла.

— Какой шустрый, — улыбается тренер. — Но умеешь ли ты играть в команде, малыш?

— Я… много… тренировался.

Лолиньо тяжело дышит, на лице его счастливая улыбка.

Тренер кивает. Потом командует:

— Жаир, Чико! Помогите-ка парню.

И вновь Лолиньо бежит вперед, не обращая внимания на выкрики и отчаянные прыжки защитников. Он видит только ворота. Обходит одного, второго, третьего…

Подкат настигает его у линии штрафной. Мяч медленно катится прочь — неумолимо, как морская волна. Мальчик лежит на спине, безучастно смотрит на небо, щурясь от солнечных лучей. Вот свет закрывает фигура тренера — кажется, что она просто огромная.

— Справа был Жаир, совсем один. Он мог бы забить гол, — голос на мгновение смолкает, чтобы сказать слова, которые превратили жизнерадостного Лолиньо в самого несчастного человека на планете. — Это чемпионат мира, малыш. Прости.

После этого игроки и тренер сборной Бразилии ушли, оставив его наедине с безмолвным синим небом.

*

В этот день на Капакабане было тихо, как никогда. Лолиньо в одиночестве пинал мяч, а в ушах звенели слова друзей:

— Лолиньо, пошли с нами, — убеждал его Жоржао.

— Сегодня игра с Мексикой, такое нельзя пропустить, — вторил ему Илсао.

И даже малыш Хорхе тянул его за руку, но мальчик оставался глух к уговорам. Для него мир уменьшился до размеров футбольного мяча. Раз за разом Лолиньо бил по воротам, словно надеялся, что это поможет ему. Избавит от чувства, что небо бывает настолько холодным.

Но ничего не происходило. Равнодушно шелестел прибой. Стук мяча на пустом пляже казался невыносимо громким. Ветер приносил гул со стороны Рио, который сегодня напоминал растревоженный улей.

Вдруг Лолиньо понял, что он здесь не один.

— Тренируешься?

Напротив стоял человек. Он был укутан в странное черное одеяние, сродни то ли плащу, то ли балахону. Лицо его поражало, являя собой смесь удивительных контрастов. Смуглую кожу обрамляли белые волосы. Длинные, они ниспадали на плечи, спину, подобно водопаду. Белый треугольник бороды выдавался вперед одиноким утесом. Глаза незнакомца отливали синим с зеленью — точь-в-точь как океан.

Человек улыбнулся.

— Сыграем?

…Он двигался невероятно быстро. Лолиньо не видел ни рук, ни ног незнакомца: словно вихрь, черный с белым, кружил по песку, чтобы забить очередной гол. Мяч катался по ткани плаща, точно шлюпка в волнах, не отрываясь ни на миг. Удары раз за разом достигали цели.

Лолиньо стал свидетелем совершенного мастерства. Грации и оточенности движений этого человека позавидовали бы даже лучшие танцовщицы самбы в Рио.

Наконец мальчик смог забрать себе мяч и отчаянно, изо всех сил пробил по воротам.

Кожанный снаряд остановился в считанных сантиметрах от "девятки".

Рука у незнакомца оказалась тонкой, пальцы — длинными, как у музыканта.

— Кто вы?

— Слышишь? — спросил его человек.

Лолиньо прислушался. Со стороны "Мараканы" — той, что он так часто видел в снах, — несся восторженный гул. Мальчик посмотрел на небо. Синее, холодное.

— Кто вы?!

— Хочешь играть? Играй!

Мяч взлетел вверх.

Словно небо стало воротами.

*

Удивительное чувство эйфории.

Все случилось в одно мгновение, будто он перешагнул черту, которая отделяет явь от сна. Казалось, мяч парил в небесах целую вечность. Но когда он упал к ногам Лолиньо, чтобы со звонким хлопком снова взвиться в воздух, все переменилось. Исчез шум океана, и горячий песок не обжигал ступни. Мальчик угодил в водоворот звуков — крики, крики повсюду. Вспышки фотокамер, разгоряченные лица, карнавал на трибунах.

Сумасшествие самбы и футбола.

"Маракана".

Потом Лолиньо увидел мяч, упрыгивающий прочь. И еще игроков в зеленых футболках. И бразильцев — тех, что его обсмеяли.

Он побежал вперед.

Над "Мараканой" неслось счастливое многоголосье:

— Гол!

*

— Пошли с нами, Лолиньо! — кричал ему Жоржао.

— Адемир забил Швеции три мяча, ты должен увидеть его игру, — тараторил Илсао. — Сегодня решающий матч, пойдем.

И даже малыш Хорхе заглядывал ему в глаза. Но Лолиньо, как и в прошлые разы, не пошел с друзьями.

Его ждал одинокий пляж и незнакомец в черном плаще.

Каким-то непостижимым образом он вновь и вновь выходил на поле "Мараканы", чтобы забивать голы за Бразилию. Он играл там, оставаясь при этом на Капакабане. Странно, но в тот момент Лолиньо принял все как должное, не сомневаясь и не задумываясь, что с ним происходит.

Он просто был счастлив.

Сегодня человек перед игрой сказал то же, что и всегда — словно исполняя известный лишь ему ритуал:

— Помни, что ты в команде.

После чего бросил мяч в воздух и ушел.

Каждый матч Лолиньо появлялся на "Маракане" в форме кого-то из бразильских игроков. Адемир со Швецией, Чико с Испанией и однажды он даже стал защитником — Жувеналом. Впрочем, это не мешало делать главное.

Забивать голы.

Но на игре с Уругваем он оказался в воротах.

*

— …трава не растет.

Я запоздало сообразил, что перестал следить за словами Салданьи. Впрочем, он ничуть не обиделся и, улыбнувшись, повторил, указывая на поле:

— Видишь, как перед воротами вытоптан газон?

Я кивнул.

— Иногда кажется, что вратарь это существо, проклятое самой судьбой и Богом. Там, где он ступает, даже трава не растет.

Слова резанули по ушам, будто звук расстроенной гитары.

— Кстати, их вчера заменили.

— Что?

— Ворота Барбозы. Их вчера демонтировали. Он сам это сделал.

— Да?

— И даже упросил директора стадиона, чтобы можно было забрать их.

— Надо же…

Мы распрощались.

Погруженный в невеселые мысли, я побрел в сторону Капакабаны. Туда, где началась история мальчика, который хотел всегда забивать голы.

Туда, где она и закончилась.

…В той игре поначалу все складывалась неплохо. Лучшая атака чемпионата хоть и выглядела чуть бледнее, чем обычно, все же смогла один раз огорчить Уругвай. Но затем был превосходный проход Чиггия по флангу и пас на неприкрытого Скияфино, который вколотил мяч в "девятку". Бразильцы транжирили момент за моментом, а матч меж тем катился к ничьей. Итог, который подарил бы родине самбы кубок чемпионов.

Вот тут и свершилась трагедия. Словно заключительный акт пьесы, написанной безвестным драматургом с холодных небес. Чиггия устремился в проход, ловко обыграв защитника. Скияфино вновь бросили в центре штрафной. Вратарь чуть наклонился вперед, готовый перехватить пас.

Чиггия с острого угла пробил в ближнюю "шестерку"…

Барбоза в один миг превратился в изгоя. Его обвиняли все: кто в лицо, но в большинстве своем немым упреком в глазах и перешептыванием в толпе. Но кроме меня никто не знал всей правды о том матче.

Пока счастливые уругвайцы танцевали и пели посреди притихшей "Мараканы", на горячем песке Капакабаны лежал мальчик и плакал. В голове его билась одна-единственная мысль:

"Перехватить мяч и забить гол.

Перехватить мяч и забить гол.

Забить гол".

*

Пляж был уже пуст.

Песок медленно остывал. Накатывал прибой — сонно, будто убаюканный вечерней тишиной. По розовеющему небу плыла вереница белых облаков. Словно жемчужная диадема, потерянная солнцем.

— Сыграем?

Краем глаза увидел летящий мяч. Не задумываясь, принял на бедро, поймал на носок. Замер, балансируя на одной ноге. Подбил вверх — один раз, второй, третий.

— Я больше не играю, — сказал и не глядя перебросил мяч за спину.

Обернулся, зная заранее, кого увижу.

— Почему вы не появились тогда?

— Пойдем со мной, — ответил человек в черном плаще.

И зашагал вперед.

*

На пляже жарили шашлык. Огромный костер гудел, выбрасывая целые россыпи искр. Теплый бриз разносил по берегу запахи дыма и мяса. Люди оживленно разговаривали, ели и танцевали. И лишь один человек сидел молча, устремив взор к звездам. Их холодный свет отражался в глазах, полных грусти.

Я узнал его. Не мог не узнать, ведь какое-то время был его тенью, надеясь, что однажды мне хватит мужества подойти и поговорить.

Барбоза.

Я повернулся к человеку в черном одеянии и увидел, что он уходит — прямо в море.

— Кто вы?! — крикнул, уже не веря, что он ответит.

Но он ответил. Хоть и не оглянулся, и не сказал ни слова. Тихий голос звучал в голове, а человек в черном брел по воде, разведя руки в стороны. Такой непостижимый, он напомнил мне каменного Христа с горы Корковадо.

Меня заметили. Черноволосая девушка, приветливо улыбаясь, пригласила к костру. Отказываться я не стал.

Ведь там сидел Барбоза.

Только сейчас я понял, что послужило пирующим дровами. В деревянном брусе, который валялся на песке, еще можно было признать перекладину от футбольных ворот.

"Их вчера демонтировали. Он сам это сделал".

…Пение и смех разносились ветром по спящей Капакабане. Девушки танцевали самбу. Я смотрел на Барбозу, в тысячный раз прокручивая в голове слова, которые должен сказать. Он же глядел на небо — совсем как один мальчик много лет назад.

Уходя по волнам навстречу Луне, похожей на огромный футбольный мяч, человек в черном плаще сказал мне кое-что очень важное.

"Здесь, где футбол стал религией, людям особенно трудно понять простую истину.

Это всего лишь игра".