Когда владычица слаба

Я хорошо помнил этот неприметный домик, затерявшийся в королевском саду, иначе, наверное, долго проплутал бы в поисках. Внутри меня ожидали глава сыска и Архивариус. Без официальной куртки, расшитой золотом — он явно не хотел привлекать внимание всех встречных — но не узнать его было невозможно.

— Мы снова рассчитываем на вашу помощь, — начал сыскарь. — Пропал мальчик из хорошего столичного рода. Вернее, был похищен. Это дело не хочется предавать гласности.

— Я согласен, — мой ответ прозвучал раздражённо.

— Вы даже не желаете узнать о семье похищенного? — спросил Архивариус, ехидно приподняв бровь.

Издевается, да? Уж он-то знает, что искать я согласился бы в любом случае, окажись похищенным даже сын поломойки. Впрочем, в мои годы обычно уже умеют обходить собственную натуру. Я тоже, возможно, сумел бы, но предпочитаю этого избегать.

— Естественно, я должен поговорить с родителями и узнать обстоятельства похищения.

— Безусловно. Обстоятельства таковы, что оказалось необходимым вас привлечь.

До главы сыска, с которым мне уже приходилось встречаться, намёк дошёл тоже, но он слушал, не моргнув глазом. Похоже, дело связано с оборотнями — кому же ещё в них разбираться, как не мне. Но сказать это прямо Архивариус не может. Ещё со времён ученичества он связан клятвой, и в эту клятву заложена, пожалуй, самая сильная наша магия. Иначе всё и без того неустойчивое равновесие государства рассыпалось бы как карточный домик.

Существа с двойной натурой — наша сила и наша слабость. Архивариус может, не объясняя своего решения, настоятельно посоветовать взять в военный поход неприметного подростка с глазами коршуна. А простым воинам после этого останется только удивляться, отчего разведка в этой кампании работала безупречно. Но почти каждый предпочитает, чтобы о его второй натуре знали только родители и, порой ещё, самые близкие друзья, с которыми прикрываешь друг другу спину, в каком бы облике они не оказались. Открыться — значит подставить себя под удар. Всем известно, что люди-рыси теряют рассудок от некоторых трав, люди-волки необузданно похотливы, но глубоко привязаны к супругам и детям, люди-олени, встретив соперника, готовы сражаться с ним до смерти, ничего не замечая вокруг, а люди-птицы легко забывают, что в человеческом облике они должны опасаться высоты так же, как и все остальные. По этому поводу я мог бы вспомнить многое, но не хочется даже мысленно вновь погружаться в кровавую кашу нашей истории.

Новые сведения о похищении встревожили меня всерьёз. Оказывается, всё произошло почти неделю назад, но только сейчас, узнав от родителей новые сведения, решили привлечь меня. Я заметил, что мальчика за это время могли убить или увезти в любую глухомань.

— Убить — возможно. Но у нас есть основания полагать, что из столицы его не вывозили.

Получив от главы сыска небольшую медную табличку расследователя, на которой уже было выгравировано моё имя, я окончательно убедился, что на моё согласие рассчитывали заранее. С этой табличкой я и направился к дому Тэка. Тэка были если не близкими друзьями, то давними приятелями всей нашей семьи. Я знал, что у них есть сын-подросток, но никогда не видел его и полагал, что он живёт не в столице.

Все дома были обнесены глухими заборами, и это являлось верным признаком того, что я не вышел за пределы района, где жила аристократия. Место, где жили Тэка, выглядело наиболее приятно для глаза — его окружала плотная живая изгородь. Встав рядом с деревянной калиткой, я потянул за рычажок.

У дома меня ожидали муж и жена Тэка. Горе супруги прятали, хотя оно легко читалось даже на бесстрастном меднокожем лице жены. А вот смущение они даже прятать не пытались, и я понял, что молчать о похищении — не их решение. Сыскарь, а может быть и Архивариус, боятся разворошить змеиный клубок. Толки о том, что какой семье выгодно, попытки заново поделить власть… В Королевстве даже Подтверждение одного сильного оборотня может склонить чаши весов в другую сторону. Или его гибель…

Табличка вызвала у них мимолётное облегчение. Но я видел, что теперь они разочарованы. Ну да, Тэка поддерживают со мной хорошие отношения ради памяти отца. Но думают-то они то же, что и все прочие.

Лучший фехтовальщик столицы, из трусости отказавшийся от военной карьеры. Так и не отомстивший за отцовскую смерть (в последнем они неправы, но не будем сейчас об этом говорить). У меня есть разве что репутация человека книжного и неплохо разбирающегося в магии, но приобрёл я её в основном за счёт уединённого образа жизни. О расследованиях, которые я уже провёл, они, конечно, не знают. И всё же о случившемся мне рассказали достаточно подробно.

В ночных потёмках кто-то проник за ограду и открыл калитку волчьей стае. Родителей в доме не было, зато с молодым Тэка оставалось двое слуг и престарелый учитель древнепавийского.

Уже любопытно. Большинство подростков в наше время изучением древнепавийского пренебрегают. Он может пригодиться лишь для того, чтобы читать книги, и это непростые книги. Например, те, что читаю я.

Парень быстро приказал одному из слуг увести учителя наверх и там запереться. Борьба, судя по тому, что рассказали мне уцелевший слуга и учитель, была долгой (двое против пятерых взрослых волков? — уже странно). Но когда родители вернулись, на покрытой волчьими следами и сильно взрытой земле перед домом лежал только труп слуги. Если у оборотней и были убитые или раненые, их забрали с собой. Как и молодого Тэка.

«Весьма, весьма достойный молодой человек, — вытирая слезящиеся глаза, рассказывал учитель. — Большинство моих лучших учеников не отличаются ни силой, ни храбростью. Вы же понимаете, кого обычно влечёт книжное знание…» Запоздало сообразив, что его слова можно истолковать как обидный намёк, учитель испуганно взглянул на меня. Но не встретив гнева, продолжал: «А Миро Тэка отлично владеет мечом и кинжалом, ловок, подвижен, и при этом любит упражнения для ума не меньше, чем телесные. И очень, очень любезный и вежливый мальчик».

Я вернулся к родителям.

— Миро прошёл Подтверждение?

— Нет, — сухо ответил отец.

— Но вы хотя бы знаете, запечатлён ли он, и на какой образ?

— Я не буду об этом говорить.

Обиделся? Может быть парню суждено оставаться просто человеком? Ничего постыдного в этом нет, но Сейно Тэка мог решить, что это намёк на то, что он в своё время осмелился взять жену не из семьи аристократов, а из окраинного племени, где разделения на простонародье и знать не существует. Колдуны там все, говорят, отъявленные. Но если Архивариус уже говорил с Тэка, то явно санкционировал его запирательство или, во всяком случае, не воспретил.

Считается, что в браках, нарушающих чистоту крови, люди с двойной натурой не родятся. Но я-то не только знаю, что это не так, но и вижу, почему. Моя владычица уделила мне толику своей власти над водами, а значит и над кровью, текущей в жилах. Обычно про кровь, вернее, про наследие предков, говорят как про единый поток. Но я смотрю на Сейно и вижу множество переплетающихся нитей разного цвета — бордовых, земляных, цвета листьев лавра. У его жены своё переплетение нитей — бежевых, травяных, цвета первых весенних цветков. Мысленно я отделяю часть нитей Сейно и часть нитей Ктиссы, и переплетаю их, пытаясь представить себе пучок нитей их сына. Вот его-то мне и придётся искать. Но и неплохо бы иметь и другие приметы.

— У сына могли оказаться при себе какие-то вещи, памятные для вашей семьи?

— Да, — отвечает Ктисса. Сегодня эта молчаливая женщина гораздо приветливее, чем её муж. — В тот день он забрал у ювелира из починки мой кулон, и так мне и не отдал.

— Как он выглядит?

— Я могу нарисовать. Медный кулон в виде солнца с лучами.

Я кладу листок папира в поясной мешочек и благодарю её. Меня провожают до калитки и выпускают — с облегчением или всё-таки с надеждой?

Значит, волки…Оборотни не вызывают у меня того страха, смешанного с недоверием, который испытывают большинство людей, не имеющих звериного образа. Может быть дело в том, что владычица позволяет мне возвращать любому оборотню облик человека — и наоборот. Они сравнительно безопасны для меня, тем более, что я вижу в каждом его второй образ. Вот и сейчас, разговаривая с Сейно, я видел человека, но при желании мог разглядеть и гигантского коршуна — во всех деталях, до мельчайшего пёрышка на крыле.

Унаследовал ли Миро свой образ от отца? Это возможно, но вовсе не обязательно. Слишком многое зависит от момента запечатления. Первым сильным детским впечатлением может стать волк или хотя бы собака. А может — коршун или южный зверь мастодонт. В последнем случае человек может за всю жизнь ни разу не увидеть снова диковинного зверя. И не получить Подтверждения, которое даст ему свойства и способности второй натуры.

Именно момент Подтверждения оборотня-волка я однажды случайно застал. Восьмилетний сын знакомой мне семьи застыл у клетки с двумя пойманными волками, на которых собирались притравливать собак. Через мгновенье рядом с клеткой уже не было мальчика — был волчонок. Но, ещё человеком, он успел отпереть дверцу клетки и сейчас входил туда. Домашние застыли в ужасе, но звери не тронули щенка. Он вышел вместе со взрослыми волками, и, незаметно проскользнув задворками, вывел их за ворота города. Стражники расступились. А охотники в тот день не выходили на промысел. В момент Подтверждения ребёнок, как правило, беззащитен, даже если в новом облике он невероятно силён. Полагается беречь его в такую минуту и не проявлять излишнего любопытства — или и этот закон уже нарушен?

Когда новорожденный волк вернулся уже в человеческом облике, исцарапанный, но светящийся обретённой полнотой жизни, его родные связали меня самой сильной из доступных им клятв, чтобы я никому не сказал об увиденном. Они не знали, что я уже давно вижу вторую натуру многих горожан. Знать чужие тайны и старательно молчать о них — совсем не так здорово и заманчиво, как кажется. Особенно если эти тайны многим интересны, и ты опасаешься, что их постараются любой ценой выпытать у тебя в неизбежную минуту слабости. Конечно, я знаю всё же меньше, чем Архивариус. Я не вижу второй натуры запечатлённых на неживые предметы, верней, на те, что принято считать неживыми. Мне случалось встречать людей-камни, чья кожа в бою становилась неуязвимой, но моя владычица не позволяет разглядеть их образ. Говорят, что когда-то жили люди воздуха, способные услышать всё, о чем говорится в городе и всепроникающие люди воды… Во всех этих случаях запечатление должно случиться почти сразу после рождения, пока ребёнок ещё не привык к человеческой форме.

В сущности, вторая натура — лишь крайнее проявление обычной, общей всем людям природы. Собственно, так все и становятся тем, что мы есть. Мальчик подражает отцу или учителю. Девочка — матери или старшей сестре. Наш король старательно изображает Настоящего Короля…но не надо о грустном.

При этом оборотней обвиняют в жестокости и дикости, запечатлённых на неживые предметы — в бесчувствии и холодности. Как я был взбешён, когда первый раз прочёл это в старинном трактате. Бесчувственность и холодность. Они были бы необходимы мне после гибели отца и после того, как от меня отреклась возлюбленная. И куда запропастились эти свойства?

Часть нашей натуры не связана с человеческой формой, оттого мы плохо понимаем других людей, да, пожалуй, и себя. Вот и вся истина. Поэтому мы поздно взрослеем. Я, впрочем, с детства привык заменять недостающую житейскую мудрость мудростью книжной. Но часто мне представляется, что этот мир с самого начала хотел появления человека, и всё, что мы запечатлеваем, так или иначе дружественно к нему. Светила. Камни. Воздух. Вода.

Итак, волки. Мальчик, Подтверждение которого я видел, так и остался единственным человеком-волком в своей семье. Собственно, поэтому родные и не были готовы к тому, что случилось. А тут целых пять, и по крайней мере трое — матёрые. Даже если кто-то из них — провинциальный родственник, семьи, где образ волка могут принимать по крайней мере четверо, можно пересчитать по пальцам одной руки. Даури, Крэвы и Кори. Но другие люди с двойной природой там, судя по всему, редкость, поскольку несмотря на обилие людей волков семьи-то довольно захудалые. Появление ещё одного конкурента для них мало что значит. А может быть их кто-то нанял?

Ещё одна мысль пришла мне в голову, и я похолодел. Шептались, что Кори были адептами культа Зеркала. Культ сулил детям приверженцев почти гарантированное запечатление. И в желании захудалого рода поправить таким образом свои дела не было бы ничего особенного, не требуй культ человеческих жертв. Причём убить на жертвеннике в новолуние требовалось именно человека, у которого, несмотря на благородную кровь, не было двойной натуры — как символ. Не похищен ли Миро в этих целях? Говорили, что несколько бастардов в своё время пропали именно из-за жертвоприношений. Так в чём же беда мальчика — в отсутствие двойной натуры или в том, что она слишком сильна?

Ночь уже опустилась на город. Я должен был напрягать глаза, чтобы разглядеть щели между камнями мостовой. Горожане сидели по домам, но я домой не спешил — меня защищала моя госпожа, что повисла в небе чуть неровным диском. Слишком сильная, хотя уже слегка на ущербе. И я пока слишком силён. А для того дела, которым я собираюсь заняться в тишине и темноте, излишняя сила — только помеха. Я не мог пока точно определить направление, но пока я шёл по городу, время от времени прикрывая глаза, передо мной плыли нити жизни горожан. Прохладный фиолетовый с нитями оранжевого. Коричневый с золотом и серебром. Розовый и зелёный. А вот это, кажется, тот самый пучок нитей, который я силился себе вообразить. Да, это он. Но как ярко он горит красным и золотым! Словно моя хозяйка, ведая зачатием, специально выбирала самые яркие нити у родителей.

Миро жив! И я даже не могу рассказать это Тэка — иначе начнутся вопросы о том, откуда я это знаю.

Моего Подтверждения, по счастью, никто не видел. Я был уже старше Миро, и меня привыкли считать человеком без двойной натуры. Компания полуюношей-полуподростков собралась в саду порадоваться тому, что нам уже дозволено прогулять хоть всю ночь напролёт. Краем уха я слышал о том, что сегодня будет лунное затмение. Несколько человек собирались им полюбоваться. Ничто не загораживало ни звёзд, ни луны на глубоком чёрном небе. Что-то заставило меня отойти от приятелей и с бокалом вина устроиться в беседке. Я увидел, как сумрачная багровая тень наползает на луну и застыл, глядя на неё и не в силах пошевелиться. Я просидел так в течение всего затмения — не отводя глаз и без единой мысли в голове, и принял возвращение своей госпожи как миг неслыханного облегчения. Обо мне вспомнил лишь Тодо — через несколько лет он погиб на войне. Я глядел на друга, ещё не умея увидеть его звериную натуру, но чувствуя без тени сомнения, что она есть, и я могу вызвать её собственной, а не его волей. Эта власть над чужой душой не доставляла радости, скорее была горька. Я наплёл чего-то про слабость и головокружение, и Тодо отвёл меня к родителям. Вызванная к родителям кормилица покаялась, что в своё время пыталась укачать меня, плачущего, вынеся вечером в сад на руках. Как раз в это время луну заволокло мраком. Её предупреждали о дурном часе, но она не поверила, что благородные способны вызнать такие вещи заранее.

После прогулки по ночному городу я хорошо выспался, и радовался этому, поскольку мне предстояло сидеть за книгами. Причём именно за теми книгами, где истина прикрыта где высокопарными словами, где наивными или замысловатыми шифрами. Храм Зеркала могли снаружи замаскировать под любую постройку. Но поскольку обряды культа взывали к силам природы, должны были существовать строгие правила относительно того, где располагать храм. К ночи я, наконец, продрался сквозь хитросплетения слов. В столице и рядом с ней подходили для храма два места — по счастью, оба они находились внутри крепостных стен. На первом был пустырь. Я долго бродил по нему, пробуя, не поднимается ли полоса дёрна, обнажая спуск в подземелье. Выглядел я, должно быть, преглупо, и ничего не нашёл.

На втором месте стоял одноэтажный домик в облупившейся штукатурке. Окна были заколочены досками, на дверях висел замок. Я сбил его прихваченным с собой ломом, и вошёл внутрь. Алтарь был покрыт густым слоем пыли. Согласно тому, что я успел прочитать, подготовка к жертвоприношению должна была начинаться по крайней мере за полмесяца. Если храм ещё собирались использовать, то, во всяком случае, не на ближайшее новолуние.

Значит Миро похитили не ради жертвы. Но зачем тогда? Убить соперника на месте было бы проще. Вряд ли его собирались потом отпустить — пережитое мальчиком любви к похитителям ему не добавит. Может быть, увидеть его Подтверждение, и лишь затем, когда он будет беспомощен, убить? Но для чего? Рассуждая логически, это имеет смысл лишь в том случае, если во втором облике мальчик очень силён. Настолько силён, что угроза появления второго такого ребёнка среди многочисленной родни Тэка заставит предпринять ещё что-то, не ограничившись первым убийством. Тогда задача похитителей — устроить Подтверждение, найдя вторую натуру подростка. С чего логичнее всего начать? Конечно же, со зверинца. Оборотень — самый вероятный случай. Конечно, большинство обычных оборотней не так уж сильны, но ведь дошедшие до похитителей сведения могут оказаться и ложными. Кроме того, есть совершенно необычные звери. Кроме того, из самых заурядных волков кто-то слаб и труслив, а кто-то удивительно силён, умён, обладает потрясающим нюхом и другими достоинствами своего образа.

Личный зверинец есть у Дотхи, рода, в котором оборотни всегда были наиболее многочисленны и разнообразны. Его и завели для того, чтобы контролировать Подтверждения отпрысков Дотхи. Иногда Дотхи допускают в зверинец представителей других родов, приходящих просто поглазеть, а заодно посмотреть, не случиться ли с детьми Подтверждения. Те при этом всячески пытаются оградить себя от любых посторонних глаз, в том числе от глаз самих Дотхи. Удивления это не вызывает, так что незаметно протащить с собой в зверинец одного пленника достаточно легко. Но вот спросить у Дотхи, кто за последнюю неделю там был — вполне возможно. На худой конец покажу табличку расследователя.

Зверинец, как оказалось, посетили сразу две семьи. Ори и Ватали. Оборотней-волков нет ни в одном роде. Зато у обоих сразу несколько домов в городе. И спрятать мальчика можно где угодно.

Луна шла на ущерб. Бодрствуя, я чувствовал себя по-прежнему сильным и ловким, но сон уже стал беспокойным и прерывистым. Это меня и спасло. Когда небольшая тень выдавила маленькое слюдяное окошко в форточке и скользнула вниз, я сцапал пришельца за шиворот и приложил головой об стенку, понадеявшись, что ударил не слишком сильно. И пошёл открывать дверь сам.

Не стоит нападать на меня ночью, во время третьей, благой, четверти луны. Владычица висела в небе за их спинами, и я видел, как после моего приказа две волчьи тени превращаются в человеческие. Какое-то время с этими двумя можно было не считаться. Ещё одна, человеческая, тень, прыгнула и растаяла в полосе света от петролейной лампы. Я увидел занесённую на меня руку с кинжалом. Примерно такой же кинжал с длинным лезвием прихватил из дома и я. Просто я успел ударить первым, и после этого решил больше не обращать внимания на слабо стонущего на земле противника.

Человек, который ещё недавно был матёрым волком, опомнился первым и кинулся на меня. Мой кинжал вспорол ему живот, показалось даже, что я вижу, как под луной в кровавом месиве блеснули кишки. С усилием глотая воздух, он снова начал превращаться в волка и кинулся прочь в темноту. Управлять человеческим телом, с его сложными и точными движениями, сложнее, чем управлять телом любого животного. И мозг оборотня может потратить часть возможностей, давая телу команды, как надо заживать и восстанавливаться. В темноте кто-то поднялся на ноги и, поддерживая шатающегося из стороны в сторону волка, побрёл к калитке. Я не стал их останавливать, тем более, что за калиткой меня тоже могли ожидать.

Итак, я разворошил осиное гнездо. И разворошил именно визитом в зверинец — посещение храма Зеркала не вызвало ни у кого желания меня немедленно убить. Плохо, что я упустил двоих убийц. Они кое-что узнали о моих возможностях, и у них или у их нанимателей теперь могут появиться догадки о моей природе. У кого, кстати? Сейчас посмотрим.

Я подтянул тело к крыльцу. Оно уже начало остывать — в конце лета ночи в столице прохладны. Один из Даури — у него не было второй натуры волка, и ему не повезло. Но Даури, похоже, и в самом деле просто наняли — как для похищения Миро, так и для моего убийства. А вот кто нанял — Ори или Ватали? Ниточка, которая, казалось, позволяла ухватиться за это дело через оборотней, заканчивается неизвестно где. Зато я приобрёл личных врагов, что в моём положении очень скверно. Ненависть способна выслеживать человека не менее рьяно, чем любовь и легко находит уязвимые места. А я неизменно слабею к новолунию и каждый месяц есть несколько дней, когда я слаб и беспомощен. На военной службе я, возможно, был бы полезен — до первого сражения, которое придётся на неудачные дни.

Осталось разобраться с тем, кто залез через форточку. Подросток? Карлик?

Вода в ведре, стоявшем неподалёку от крыльца, к моему удивлению даже не расплескалась. Я взял в одну руку ведро, в другую — петролейную лампу и пошёл в спальню. Белобрысый мальчишка очнулся только после того, как я вылил на него полное ведро и упорно молчал. Я заговорил сам.

— Ты не их родственник. Ты вообще простолюдин. И вряд ли что-то знаешь, чтобы тебя стоило допрашивать.

Оскорбление не было моей целью — просто я видел сплетение его нитей.

— Тебя заставили лазить по форточкам, как вора. Но они не воры. Они убийцы. Они выкрутятся из этой истории, а тебе выжгут глаза калёным прутом и заставят вертеть ворот. Тебе было, должно быть, ужасно лестно, что с тобой связались такие знатные господа. А на самом деле от них надо бежать без оглядки, чтобы тебя не нашли. Вот деньги — я положил ему за пазуху кошелёк. Снимешь угол. Найдёшь мастера, чтобы выучиться у него честному ремеслу. Это лучше, чем исполнять чужие прихоти — ну, заплатишь за науку тем, что тебе придётся вынести пару затрещин. И учти — если что, я найду тебя даже после собственной смерти. Ты ещё не знаешь, на что мы способны. И это будет гораздо, гораздо хуже калёного прута. Если с тобой случится что-то, что помешает жить своим трудом, то лучше найди воина Сведа из рода Сведов и попроси у него помощи моим именем.

Рожу я скорчил такую зверскую, что не рассмеялся, только задержав дыхание. Я нарочито медленно прошёл с белобрысым мимо трупа на крыльце и выкинул его в калитку, поддав коленом под зад.

Потом я вздохнул и пошёл домой собираться. Рил, младший брат Тодо, не в первый раз давал мне в таких случаях пристанище. Хорошо, что сразу после визита в небольшой домик я снова попросил его об этом. У Рила я хорошенько вымылся и проспал остаток ночи и ещё полдня. Мы выпили с ним молока с травами, и я стал обряжаться в захваченную из дома одежду простолюдина. Мне надо было изобразить человека, который сильно опустился, но пропил ещё не всё. Потом, у зеркала, я долго размазывал по лицу сажу, потом подвёл глаза синькой, как женщина. Впрочем, таким количеством синьки обычно пользуются женщины специального разбора.

Я шёл в трактир, располагавшийся рядом с двумя домами Ори. Сюда должны были забегать их слуги — закусить и выпить на воле, без хозяйского глаза, или заказать для хозяев блюдо взамен подгоревшего на собственной кухне.

Хотя я и сливал большую часть выпивки под стол, проглотить сколько-то для правдоподобия мне пришлось. После вчерашнего меня слегка развезло. Я закрывал глаза, чтобы лучше слышать разговоры, и передо мной плыл ослепительно яркий пучок нитей. Миро где-то здесь. В одном из домов Ори. Или в одном из трёх домов Ватали, которые тоже, как назло, находятся поблизости.

Так она теперь и тянулась — целая вереница бездельных дней и полупьяных вечеров. Отец когда-то говорил мне, что любую роль я могу исполнять только всерьёз. Бессмысленное трактирное уныние охватывало меня всё больше, словно я и впрямь был пропивающим последние деньги горемыкой. Через пять дней, так ничего и не услышав, я перебрался в другой трактир, рядом с домом Ватали. Хорошо, что благородные люди обходят такие места стороной, а если и не обходят, то не слишком приглядываются к тем, кто тут ест и пьёт.

Ещё через три дня в трактир забежала кухарка Ватали с кулоном на шее. Я полудремал за столом, и медное солнышко разбудило меня, задев по глазу солнечным зайчиком. Кухарку я подстерёг уже на выходе, в полутёмных сенях.

— Кто тебе это дал?

— Мальчик, которому я еду ношу. Молоденький такой, обходительный. Целую его, и он смеётся и меня целует, а потом серьёзно так говорит, тебе, мол, пора не с мальчишками баловаться, а мужа себе найти, только чтобы ласковый был и работящий.

— Хватит болтать. Ты понимаешь, что его силком у вас держат?

— Как не понять. Трое мордоворотов на входе. Хозяин при мне им приказывал — если прорвётся кто с улицы, а удержать не получится, то убивайте мальца сразу.

— Попробуй узнать, может его перевозить куда будут. Я тут каждый вечер сижу.

Кухарка помахала мне рукой, потом сомкнула указательный и безымянный пальцы жестом, отвращающим запойный дух. Похоже, в роль трактирного завсегдатая я вжился полностью.

Через два дня кухарка заглянула в дверь трактира и тут же скрылась. Допив содержимое кружки, я вышел на улицу и пошёл за ней. Потом свернул за ней в переулок.

— Переводят послезавтра в полночь, — зашептала она. — В соседний дом ведут, тот, что за другим забором.

Я искренне сказал:

— Ты просто молодец. Тебе и правда мужа бы хорошего.

Она зарделась, и я задумался над тем, приходилось ли ей до этого хоть раз слышать похвалу.

— Постарайся предупредить парня, — продолжал я.

Кухарка кивнула, и мы разошлись, выйдя с разных сторон переулка.

Начальнику сыска было обо всём, конечно, доложено. Послезавтра в полночь к домам Ватали должны были незаметно пробраться пятеро или шестеро лучших сыскарей. Можно было попросить и больше, но я боялся спугнуть Ватали.

Успех, который пришёл, когда я уже перестал в него верить, меня почти не радовал. Я был слаб, уныл, и каждый миг думал о случайностях, которые могут нарушить наш план. Если бы не неожиданный визит Сведа, я, наверное, так и не воспрял бы духом. Друг обнял меня и забасил о странном мальчишке, который, придя к нему, сразу стал отчитываться — так мол и так, устроился подручным к портному, получил первый заработок, деньги твоему другу месяца через два отдам, передай ему, что работаю, ни в чём дурном больше не замешан, что ты-что ты. Свед сначала не понял ничего, хотя важно кивал, потом сообразил, что речь идёт обо мне.

— Я так понял, что ты снова скрываешься, — заявил он. — Иначе этот безобразник непременно к тебе самому явился бы объясняться, уж очень он напуган был.

Это хорошо, что напуган. За безобразника я теперь отвечаю, и ему совершенно необязательно понимать, что повредить ему всерьёз я вряд ли мог бы. Моя капризная госпожа, которую теперь было почти не видно, покровительствует детям, животным, простолюдинам, ворам, пьяницам и неудачливым самоубийцам. В первую и третью категории белобрысый явно попадал, а ввязавшись в эту историю, попал, пожалуй, и в последнюю.

Свед тем временем что-то протягивал мне на ладони. Подвеска из лунного серебра, которое плавят в полнолуние и обрабатывают под специальные заклинания. Единственное, что способно вернуть мне силы, когда луна совсем исчезает с неба. Жаль только, что её хватает ненадолго. Свои поединки, которые пришлись на неудачный день, я когда-то выигрывал только потому, что отец покупал мне такие подвески. Но с тех пор я сильно обеднел.

— Свед, это же большие деньги!

— Только не говори, что она тебе не нужна. Могу вообразить, зачем ты тут прячешься. Новолуние, между прочим, уже завтра.

Как будто я способен об этом забыть. Новолуние завтра. Миро переводят в его новую тюрьму тоже завтрашней ночью.

Со Сведом мы опрокинули много больше кружек, чем я каждый день выпивал в трактире. Но ни слабости, ни сонливости не было — мы досидели почти до утра, горланя песни, а когда я проснулся, солнце ещё стояло высоко, и голова была почти ясной.

Свед сам догадался о моей тайне, но это не вызвало у меня страха. Он вообще умён и надёжен, Свед. Когда другие уже считали меня магом, а я просто понемногу учился отражать образ госпожи, его приволокли к нашему дому с глубокой колотой раной, из которой толчками выходила кровь. Он задыхался, сплёвывая с губ кровавые пузыри. Свед был хорошим оруженосцем и дословно понял слова о необходимости заслонить собой господина, которому служишь. Кровь я остановил сразу, но рана всё равно оставляла мало надежд. Если бы госпожа снова не шепнула мне, что я имею дело с оборотнем. Труднее всего оказалось разогнать зевак и остаться со Сведом наедине. Я чувствовал, что он должен принимать облик какого-то крупного и сильного зверя, но никак не ожидал, что увижу перед собой огромного лося. Смеётесь? Уворачиваться от лосиных копыт не так уж смешно. А на следующий день мне пришлось перестилать весь паркет в комнате.

Так или иначе, Свед выжил и после этого серьёзно задумался о моей скромной персоне. Не следует недооценивать сообразительность вояк. Они, конечно, не слишком сильны в придворных интригах, но в бою ум иногда помогает остаться в живых не меньше, чем грубая сила.

К дому Ватали я пришёл заранее, остановившись в переулке, который выходил на нужную улицу. Сыскари ещё не появились. Сначала была тишина, потом в доме стали раздаваться какие-то звуки, хотя время до полуночи ещё оставалось. Похоже, Ватали догадались о моей второй природе, и специально устроили на меня ловушку, решив перевезти мальчика в новолуние. Я осторожно встал на другой стороне улицы, вжавшись в забор напротив калитки. Оставалось лишь беззвучно молить о том, чтобы со мной осталось последнее преимущество, данное госпожой — способность видеть в темноте как кошка. Послышался щелчок, и калитка на задворках двора открылась. Миро, оттолкнув охрану, бежал ко мне. Одним резким движением я перерезал верёвку на его запястьях и вручил мальчику второй кинжал. После этого преимущество во времени закончилось, и мне пришлось сражаться с двумя подбежавшими охранниками. Миро взял на себя ещё троих. Лишь изредка мне удавалось бросить на него взгляд. Но как он был хорош! Я в свои лучшие времена был лишь слабым его отражением. Возвращённая кухаркой подвеска солнечным светом горела на его груди, и я вдруг понял, что снова вижу момент Подтверждения.

С бездумной точностью я отбивал удары, пока мысли вихрем проносились у меня в голове. Мальчику лет четырнадцать, а это значит, что вскоре после его рождения был тот день, самый чёрный день в моей жизни. Тьма упала на меня ещё до затмения, когда Лакти, женщина-рысь, прогнала меня, обвинив в трусости. Я шёл по улицам, и едва замечал, что ветер поднимает тучи пыли, а на почерневшем небе проступают звёзды. Моя госпожа заслоняла солнце, как до этого заслонила от меня Лакти. Проснись, Шари! Ты слишком любишь прятаться в мире символов и снов. А между тем этот день действительно был, и по улицам метались очумевшие кошки, а во дворах орали перепуганные младенцы.

Так вот что было нужно Миро для Подтверждения! Рассеянный и отраженный, ослабевший и затерявшийся в мире солнечный свет. Тот, который обычно не виден за прямыми и горячими лучами солнца. Отражённый во мне ущербный свет моей госпожи.

Супруги Тэка догадывались об этом и Архивариус, надо полагать, тоже. Вот почему мальчика прятали от меня, чтобы не поставить его под удар раньше времени. Вот почему меня отправили его искать — даже если меня сейчас зарежут, у Миро, получившего новые силы, будет возможность вырваться.

Из калитки выбежали ещё несколько вооружённых людей, но Миро уже пробивался навстречу бегущим из переулка сыскарям. Ну вот и всё. То, что было нужно, я уже сделал.

Но, похоже, Миро не был с этим согласен. Вместе с сыскарями он врезался в окружившую меня толпу. Продержаться, ещё немного продержаться… Подвеска на моей груди ярко вспыхнула и погасла окончательно. Я почувствовал, как немеют руки, и пропустил удар.

Карие глаза Миро глядели на меня сверху вниз, и я ощущал, как рана заживает. Да, справиться с мальчиком теперь будет непросто. И, главное, много ли найдётся желающих? Каждый увидит в нём собственный образ, только лучше, честнее, совершеннее. Кем же он станет — новой надеждой Королевства или причиной очередных кровавых раздоров?