Дело о незаконченном письме
Действующие и упоминаемые лица:
Цао Цао, (второе имя Мэн Дэ), Вэйский ван — полководец, диктатор, поэт
Госпожа Лю — Его Первая жена
Госпожа Бянь— Его Вторая жена
Шэн Пэй — няня и доверенная служанка Первой жены
Бинь — лекарь
Янь Цзюнь — и-лан (почетное звание, присваиваемое чиновникам за честность и прямоту; и-ланы выполняли обязанности советников), лан (почетное звание чиновника)
Хуа То — известный китайский врач. В даосском пантеоне — покровитель хирургии.
***
Цзо Цы, (У-цзяо) — даосский чародей.
Сяхоу Дунь — родственник Цао Цао и генерал его войска
Цжан Бо-Цзу, врач, отец Шэн Пэй
Глава 1, в которой Цао Мэн Дэ возвращается домой и находит там неблагополучие.
Дома неладно — это Цао понял, едва въехав в ворота усадьбы. Точнее, он почувствовал это много раньше, и одни только добрые духи знают, каких усилий ему стоило въезжать в Лоян, не проявляя неприличной спешки.
И что проку? В глазах управителя — страх, как будто бы он не получил письма с заставы, как будто к приезду господина ничего и не готово… слуги жмутся друг к другу, на крыльце стоит бледная и напряженная, как тетива лука, Вторая госпожа, а старая няня Первой госпожи Шэн Пэй держит за рукав лекаря Биня, и глаза ее красны от слез.
Цао спрыгнул с коня, бросив поводья на руки подбежавшему конюху, и тяжелыми прыжками взлетел на крыльцо, не думая больше о том, к лицу ли ему спешка. Содрал — носок об носок — сапоги, оттолкнул с дороги попавшуюся служанку — та только пискнула, падая на колени и упуская из рук медный тазик — пролетел несколько комнат, (сзади семенили лекарь и Шэн Пэй), и, как был — в запыленной и пропахшей конским потом одежде — опустился на пуфик у изголовья госпожи Лю.
Лицо госпожи полыхало нездоровым румянцем, ее маленькая ручка, почти утонувшая в руках Цао, была влажной и горячей, глаз она не открыла — только застонала и беспокойно пошевелилась, когда он ее позвал. Намоченное полотенце соскользнуло с ее лба на изголовье. В покоях сильно пахло жженой полынью и ещё какими-то травами, и Цао показалось, что так и пахнет беда: не потом и кровью, как на поле боя, не ядом и лестью, как бывало при дворе, а травяной горечью.
Выйдя из покоев, Цао обернул нахмуренное лицо к лекарю, всё мелко топтавшемуся позади, но лекарь не сказал ничего утешительного: болезнь началась внезапно, госпожа не приходит в себя уже второй день, никакие опробованные средства результата не дают, и он, ничтожный, опасается еще и за здоровье блистательного вана, если ван будет проводить у ложа госпожи много времени.
На бешеный вопрос — почему ему не сообщили раньше? Почему не позвали других лекарей?— ответила Шэн Пэй: гонцов к господину они посылали, двух, по двум дорогам, и, если они не встретились с войском вана, значит, их, видимо, нет в живых, а хороших лекарей в городе сейчас тоже не осталось.
Выслушав и отпустив раздраженным движением руки лекаря и няню, и запретив другим слугам следовать за ним, Цао медленно пошел по коридору к себе в кабинет. Коридор между правым и левым крылом был обшит старым деревом, покрытым темным лаком, и поэтому в нем всегда было сумрачно, даже когда горели все светильники. Поэтому Цао чуть не схватился за оружие, когда Вторая Госпожа, как будто выйдя из стены, изящным движением опустилась перед ним на колени. Прерывающимся и тихим голосом она приветствовала блистательного вана и спросила, не соблаговолит ли господин пообедать в ее покоях в честь своего возвращения?
Вот чего желал Цао меньше всего. Госпожа Бянь, хотя была и очень красива, всегда производила на него странное впечатление. Сказать по чести, она напоминала ему «пустой апельсин», наподобие тех, что в насмешку наколдовал чародей — даос Цзу Цы*. Снаружи — яркая кожура, но утолить жажду или голод такой плод не сможет. Говорить со второй госпожой вану было трудно — она его то— ли боялась, то — ли дичилась, то ли ревновала к госпоже Лю, и изменить это в свои недолгие приезды домой Цао не мог, да и не особо пытался. Иногда он даже подумывал отослать Вторую Госпожу обратно, ее отцу, но поскольку ее семья оказывала ему поддержку в войне, он медлил с решением. Вот и сейчас, с раздражением глядя на склоненную черноволосую и нарядно причесанную голову Второй госпожи, Цао, поколебавшись, обещал прийти в ее покои сразу, как переоденется.
Из-за неприятностей, случившихся с Первой Госпожой, и усталости, Цао за обедом даже не пытался поддерживать беседу о пустяках и углубился в раздумья, рассеянно принимая из рук Бянь то тарелку с курятиной, то чашку с чаем. Покончив с едой, Цао встал и молча, в раздражении, заходил по комнате. Ненадолго он засмотрелся в окно, на облака, уже чуть подкрашенные заходящим солнцем, и некстати подумал, что надо бы описать в стихах их неторопливое движение. Он почти забыл о сидящей на коленях у столика женщине, когда она рискнула прервать затянувшееся молчание и спросила, как себя чувствует Первая Госпожа. Цао развернулся к ней, и зацепил рукавом халата один из футляров со свитками, лежащий на столике для письма. Следом за потревоженным футляром покатились еще несколько, и за ними на пол слетел небольшой листок бумаги. Цао поднял его — там было стихотворение, написанное второпях, вкось, не слишком хорошим почерком:
Мой драгоценный
О, радость свиданья!
Но путь невозможен обратный:
Не вырастет снова
Увядший цветок ароматный.
Душой человека
Когда постоянство владело?
Быть может, напрасно
Любовь удержать я хотела.
На этих словах стихотворение обрывалось.
Мэн Дэ легко узнал почерк Второй Госпожи — она и сама признавала, что у нее плохая каллиграфия, особенно по сравнению с изящными, красивыми, как цветы, иероглифами, которыми писала Первая Госпожа.
Когда он спросил, откуда здесь этот листок, госпожа Бянь ничего не смогла ответить, а когда он стал настаивать — побледнела и задрожала.
Глава 2, в которой Цао Мэн Дэ видит плохой сон, и неожиданно знакомится с и-ланом Янь Цзюнем и лекарем Хуа То.
Рассвет следующего дня Цао встретил, стоя на маленьком крыльце, куда только что вышел, накинув халат. Халат был новеньким, необмятым, с узорной плотной вышивкой, сделанной руками Первой Госпожи, и Цао надел его, смутно надеясь, что это ему чем-то поможет. Утренние церемонии раздражали его неимоверно, и слуг звать он не стал, отвыкнув за годы походной жизни от того, что множество бесполезных людей находятся рядом и вмешиваются в его дела. Спалось ему очень скверно, и тяжелые дурманные остатки плохого сна, казалось, витали между ним и зрелищем утреннего сада. Сон он помнил смутно — кроме одного отвратительного момента — он видел во сне кровь. Тягучие, темные, красные капли, сворачивающиеся шариками в желтой пыли под ногами.
Неожиданно Цао услышал неразборчивые мужские голоса — дальше в саду была небольшая беседка. Увидеть говоривших мешал большой куст цветущей красной камелии. Мысль о подосланных убийцах пришла вану в голову, но тут — же оставила его: кто станет выдавать себя разговором? С другой стороны, кто решится в столь ранний час шуметь у него в саду — не слуги же? Стараясь не шуршать тяжелым шелком халата, Цао сделал шаг, но ступенька под его ногами протяжно заскрипела. Голоса затихли, зато раздался шорох веток, и, обойдя сбоку куст, с низким поклоном появился на дорожке один из неизвестных — по манерам и одежде выглядевший, как чиновник. Догадка Цао подтвердилась — поклонившись еще ниже, чиновник приветствовал сиятельного вана, многократно извинился за беспокойство и обеими руками протянул ему свиток с печатью да-цзяна** Сяхоу Дуня.
Из свитка следовало, что чиновника зовут Янь Цзюнь, и что родич рекомендует его, как толкового и полезного человека, и-лана, которого можно оставить распорядителем на время отсутствия в усадьбе, или применить к любому другому полезному делу. Тем временем чиновник порывался что-то добавить к принесенному письму, и, милостиво кивнув, ван позволил ему говорить. Прибыв до рассвета с небольшим отрядом, Янь Цзюнь решил дождаться утра, дабы сразу представиться вану, а чтобы не заснуть, вышел в сад. Оказалось, что лан прибыл не один — по дороге он случайно встретил некоего Хуа То, который назвался лекарем и действительно на глазах у Янь Цзюня лечил нескольких крестьян, и его собственный начавшийся кашель. А поскольку он прослышал о болезни Первой Госпожи, то он взял на себя смелость привезти лекаря в усадьбу вана.
Рекомендации родича были подлинными, поэтому Цао решил, что Янь Цзюню можно верить.
Еще оказалось, что Хуа То давно известен среди врачей своим несомненным мастерством — лекарь Бинь заговорил с ним крайне почтительно.
Цао, окруженный суетящимися слугами и в сопровождении Хуа То, прошел в покои Первой Госпожи.
Сперва Хуа То вымыл руки и протер их крепким вином, затем спросил Биня обо всех сделанных назначениях и состоянии госпожи Лю, взял ее за запястье и сосчитал пульс, потом внимательно осмотрел ее руки и лицо. Затем он достал набор серебряных игл из дорожного сундучка и воткнул в руку бесчувственной женщины выше локтя, откинув рукав ее одежды. Она открыла глаза и заметалась на постели, но опять не пришла в себя. Хуа То велел открыть окно и попросил служанку повернуть госпожу Лю лицом к падающему лучу света.
Затем Хуа То отошел от постели, низко поклонился вану и произнес:
— Светлейший ван, насколько я могу судить, это не оспа, а лихорадка. Я берусь помочь Первой Госпоже, но я хотел бы сообщить вам кое-что наедине.
Цао нетерпеливо махнул рукой, и все поспешно удалились за дверь.
— Дело в том, — сказал Хуа То, что я вижу у Первой Госпожи также симптомы отравления каким-то неизвестным мне веществом. Именно яд вверг ее в длительное беспамятство, а жар в ее теле борется с холодом. Ее зрачки очень расширены… Я расспросил лекаря Биня, и он поклялся, что не давал госпоже ничего, что могло бы вызвать такие симптомы
Затем Хуа То поклонился и спросил разрешения вернуться к лечению Первой Госпожи, добавив, что ему понадобится какая-нибудь толковая служанка в помощницы. Цао вышел из покоев жены, в беспокойстве и растерянности от сообщенных сведений, и распорядился прислать к Хуа То няню госпожи Лю.
Глава 3, в которой Янь Цзюнь начинает расследование.
Настало время утреннего риса. Цао не хотелось есть — он выпил чай, и попытался привести мысли в порядок. Когда ван понял, что им по-прежнему владеют гнев и растерянность, он велел позвать к себе Янь Цзюня. Ему подумалось, что, раз Сяхоу Дунь рекомендует и-лана, как человека полезного и очень умного, может быть, ему удастся разобраться в тех бедах, которые свалились на его дом.
Лан, подойдя к столику, с поклоном налил чай в чашку вана, потом себе, сел и приготовился слушать.
Цао Цао рассказал Янь Цзюню о том, что сказал ему Хуа То, и сразу, не останавливаясь, (потому что его душили стыд и гнев и он боялся, что не сможет этого произнести), поведал и о странном письме, которое нашел у второй жены по приезде. Вторая Госпожа со вчерашнего дня по его приказу не выходила из своих комнат, и караулить ее ван приставил одного из своих личных телохранителей.
Янь Цзюнь глубоко задумался, потом прямо взглянул в лицо Цао, и сказал:
— Светлейшему вану нужно узнать, кто и чем отравил Первую Госпожу, и кому адресовала письмо Вторая Госпожа? С позволения вана, я начну с первого дела, так как это может помочь в излечении Госпожи Лю.
— Мне кажется, что в отравлении Первой госпожи виновна Бянь — гневно сказал Цао.
— Как часто сиятельный ван приезжает домой из походов? — спросил чиновник.
— Нечасто, последний раз я был дома больше полугода назад — ответил Мэн Дэ.
— Тогда у госпожи Бянь было вполне достаточно времени, чтобы отравить Первую Госпожу до приезда вана, и риск был бы гораздо меньше. Чтобы докопаться до истины, прежде всего, мне нужно узнать, кто готовит пищу и питье для госпожи Лю. Прикажите позвать сюда старшего повара, и я его сам допрошу.
Несмотря на то, что повар — низенький пухлый человечек— беспрестанно кланяясь, порывался рассказать обо всех продуктах и всех блюдах, приготовленных на кухне за последнюю неделю, Янь Цзюню удалось узнать основное: еду для Первой Госпожи относили к ее покоям и передавали из рук в руки няне. Причем с начала болезни Первой жены блюда возвращались на кухню нетронутыми, где их съедали слуги. Как уточнил Янь Цзюнь, все они находились в добром здравии, не считая печали, приличествующей слугам хорошего дома, когда в нем болеет любимая жена хозяина. Что касается питья, он, повар, ничтожный человек, не берется судить, что пила Первая Госпожа, и об этом лучше спросить Шэн Пэй, так как чай для госпожи обычно готовила она сама.
-Мне нужно поговорить с Шэн Пэй,— сказал Янь Цзюнь,— но сейчас она занята в покоях Первой Госпожи. Не мог бы уважаемый ван пока рассказать мне все, что он знает об этой женщине? Как давно она служит в доме вана, какова ее семья?
— Шэн Пэй — кормилица госпожи Лю и прислуживает ей с ее рождения. Она жила в доме отца госпожи Лю и, когда мать госпожи Лю умерла родами, она взяла на себя заботы о девочке. О ее семье мне ничего не известно: помнится, госпожа Лю говорила, что еще ее дед купил Шэн Пэй, как рабыню, в ивовом доме*** или на цветочной лодке***. Когда я женился на Лю и она переехала в мой дом, с ней переехали несколько служанок, и Шэн Пэй.
— А как отзывается о ней госпожа Лю?
— Она очень любит эту старуху.
— Хорошо, надо немного подождать, пока она освободится, а тем временем, может быть, ван покажет мне письмо госпожи Бянь, о котором он упоминал?
Цао Цао нахмурился, и достал из-за обшлага халата злосчастный листок, помятый и сложенный в несколько раз.
Янь Цзюнь внимательно прочитал письмо и спросил:
— Госпожа Бянь занимается стихосложением?
— Не знаю, кажется, да. Я получал стихотворное поздравление с праздником от нее.
— Может ли уважаемый ван сказать, похож ли стиль этого письма…
Цао Цао посмотрел на Янь Цзюня таким тяжелым взглядом, что тот невольно замолчал, однако собрался с духом и продолжил:
— Возможно, госпожа Бянь просто переписывала понравившиеся ей стихи…
-А это что? — палец сиятельного вана чуть не проткнул листок насквозь около слов «мой драгоценный»
— А это — очень интересный заголовок, светлейший! Посмотрите, все иероглифы «юй»**** в стихах написаны одинаково, и только в заголовке он утолщен в правой части, и завиток написан совсем по— другому! К тому же заголовок написан более мелкими буквами и не совсем ровно — как будто бы для него было мало места. Я осмелюсь утверждать, что это почерк другого человека, который пытались сделать похожим на почерк Второй Госпожи, и что заголовок дописан к тексту позже. Потом, посмотрите, как неровно обрезаны края листа — и верхний, и нижний. Скорее всего, бумагу резали ножницами, а не ножом для бумаг…
-И что с того?
— Возможно, обрезать край ровно мешали иероглифы следующей строчки. Надо найти, у кого находится оставшаяся часть письма. Это может многое прояснить…
— Лучше вы допросите эту мерзавку еще раз, и пусть она сама объяснит вам, кто пишет заголовки к ее стихам! Я боюсь прибить ее, поэтому не стану при этом присутствовать.
Янь Цзюнь ответил: «Как будет угодно светлейшему вану», низко поклонился и отправился в покои Второй Госпожи.
Глава 4, в которой Янь Цзюнь беседует со Второй Госпожой и допрашивает Шэн Пэй.
Когда служанка провела Янь Цзюня в покои Второй Госпожи, и-лан оказался перед шелковой ширмой с изображением горы Тайшань и водопадов. Вторая Госпожа сидела за ширмой.
Янь Цзюнь почтительно приветствовал ее, представился и приступил к своему сложному поручению, сказав, что хотел бы задать госпоже несколько вопросов. В ответ он услышал тяжелый вздох, затем тихий, но ясный голос произнес: « Кто вы такой и по какому праву пришли сюда допрашивать меня?»
— Я — слуга сиятельного вана, назначенный им для расследования дела о письме, — ответил Янь Цзюнь.
— Расследование?— вскричала госпожа Бянь. Разве я не из хорошей семьи? Разве мои предки не содрогнутся от того, что меня допрашивает какой — то слуга? Если я подлежу суду, пусть это будет настоящий суд, и пусть для расследования назначат настоящего судью, а не человека, о котором я никогда не слышала и не хочу слышать! А если это невозможно, я готова принять яд по приказу своего господина, только пусть он сам мне об этом скажет. А сейчас — уйдите и оставьте меня в покое.
-Если я вернусь к вану, не исполнив его поручения, он будет в страшном гневе. Почему вы не хотите рассказать, как у вас оказалось это стихотворение?
Ширма качнулась, неясная тень за ней как будто выросла, и Янь Цзюнь понял, что вторая госпожа вскочила с кресла. Затем раздался шорох шелка и все затихло.
Янь Цзюнь еще раз почтительно поклонился в сторону ширмы, и та же служанка провела его к выходу. По дороге лан заметил кучу свитков, лежащих в беспорядке на столике, видимо, там, где их бросил Цао Цао. Он остановился у столика и велел служанке подождать его, а сам занялся просмотром свитков. Это были стихи известных ханьских поэтов — бумага пожелтела, каллиграфия была старинной и изящной. В конце одного из свитков стояла печать, нанесенная киноварью. Замысловатую вязь печати составляли иероглифы «Лю». Отдельно, укутанный в шелк, лежал свиток с походными стихами Цао Мэн Дэ. Янь Цзюнь осторожно вернул свитки на столик и быстро вышел из покоев Второй Госпожи.
Цао в кабинете не было, и слуги доложили лану, что он отправился в комнаты госпожи Лю. Покачав головой, Янь Цзюнь устремился туда же.
Войдя в покои, и-лан услышал женские стоны, рык Цао Цао и тихий сердитый голос Хуа То. Презрев все приличия, чиновник бросился к перегородке и закричал: «Хуа То! Выведи сюда Шэн Пэй, мне надо поговорить с ней!»
Тот час же из-за ширмы вышел Хуа То и шепотом обрушился на лана: «Здесь нельзя кричать и шуметь! Это не проходной двор, госпоже сейчас вреден малейший шум — у нее могут сделаться судороги!» Шэн Пэй стояла рядом, и с осуждением смотрела на лана, а последним из-за шелковой перегородки вышел ван с красным и гневным лицом.
— Я прошу вас — продолжил Хуа То, обращаясь к вану и к Янь Цзюню — выйти отсюда и говорить в другой комнате, иначе я не поручусь за успешный исход лечения. И, не дожидаясь согласия или отказа вана, быстро ушел за ширму.
— Неотесанный мужлан — буркнул ван, выходя, и Янь Цзюня посетила неуместная мысль, что ван сейчас похож на бойцового петуха, проигравшего схватку.
Войдя в другую комнату, Цао Цао сел в кресло и произнес:
— Вот эта скверная женщина уверяет, что дала Первой Госпоже настойку мандрагоры, чтобы ее исцелить, и что она сказала об этом Хуа То сразу же, как он спросил ее об уходе за госпожой.
— Почему же Хуа то решил, что госпожу отравили?— с недоумением спросил Янь Цзюнь— ведь он опытный врач и наверняка способен отличить действие лекарства от действия яда.
— Он сказал, что на госпожу Лю лекарство подействовало, как яд. И ругался, когда я сказал, что задушу старую дуру собственными руками! — ван покрутил головой, разминая шею, затем с гневом взглянул на Шэн Пэй, которая ответила ему бестрепетным взглядом. Раньше, чем ван успел что-то сказать, Янь Цзюнь спросил ее:
— Как же вы решились дать лекарство госпоже, не посоветовавшись с врачом и никому ничего не сказав?
— Врачом?— переспросила Шэн Пэй, скривив губы (голос у нее оказался неожиданно звучным для такой старой женщины)— если бы здесь был врач, госпожа бы не мучилась, не страдала от болей, бедняжка. А этот лекарь Бинь ничего не назначил ей, кроме полынных окуриваний, да грелок в постель, потому что он ничего не смыслит в сложных болезнях.
-А вы откуда знаете про лекарства — разве вы обучались медицине?
— Мой отец был лекарь не из последних в Наньцзюне — ответила Шэн Пей с оттенком гордости — и он успел научить меня кое-чему… У него не было сыновей, и он хотел передать мне свою науку.
— Как же получилось — мягко спросил Янь Цзюнь — что дочь такого человека оказалась в веселом доме, где ее купили, как рабыню? Разве он не мог подыскать вам достойного мужа, чтобы было кому передать свое дело?
Шэн Пэй с неприязнью посмотрела на него и ответила
— Ко мне сватались всякие лавочники и торговцы, а я полюбила настоящего вельможу и сбежала с ним.
— Это он потом продал вас в веселый дом?— спросил Янь Цзюнь
— Нет, ответила Шэн Пэй, и краска гнева залила ее морщинистое лицо — он привез меня в свою усадьбу и предложил стать одной из десяти или пятнадцати его наложниц! И еще у него было шесть жен! Я сама ушла от него, а в ивовый дом попала позднее, когда один негодяй проиграл меня в кости…
-Как звали этого негодяя, вы, конечно, не помните?
-Помню, но я этого не скажу. Это все было давно, с тех пор я целую жизнь прожила в доме семейства Лю, где со мной обращались очень хорошо…
-Вы любите госпожу Лю?— спросил Янь Цзюнь
-Больше, чем любила бы собственную дочь — горячо ответила Шэн Пэй и ее глаза увлажнились от слез.
-Поэтому — вкрадчиво произнес Янь Цзюнь — вы и решили, что для нее будет лучше, если ван разгневается на Вторую Госпожу и отправит ее обратно к отцу или убьет в приступе гнева? Ведь вы считаете, что у мужчины должна быть только одна любимая жена, и что он должен посвящать все свое время ей, не так ли?
При этих словах Цао Цао посмотрел на лана с недоумением, а Шэн Пэй так поджала губы, что они превратились в тонкую линию.
— Это ведь вы написали?— продолжил Янь Цзюнь — поднося к лицу Шэн Пэй листок со стихотворением.
— Я недостаточно грамотна, чтобы виршеплетствовать— с презрением ответила Шэн Пэй. Я старая женщина, мне немного осталось жить, и госпоже не понравится, что вы возводите на меня напраслину.
— Да, тебе немного осталось жить, если ты будешь упорствовать и гневить сиятельного вана и меня — закричал Янь Цзюнь, потрясая листком. Говори, что ты сделала со второй частью стихотворения, иначе, клянусь, я сейчас выбью тебе все зубы!
Шэн Пэй отвернулась и промолчала.
— Хорошо, сказал Янь Цзюнь, — сейчас мы поищем этот свиток у тебя в комнате, а потом ты посидишь там под арестом, пока мы не решим, что с тобой делать…
Цао Цао и Янь Цзюнь прошли в комнату Шэн Пэй. Янь Цзюнь сам перевернул постель Шэн Пэй и осмотрел одежду в ларях, но ничего не нашел. Шэн Пэй следила за ним ненавидящим взглядом. Затем Янь Цзюнь поворошил золу в очаге и выгреб маленький кусочек обгорелой бумаги, но на нем не осталось ни одного иероглифа. Шэн Пэй презрительно усмехнулась. Янь Цзюнь заметил это и сказал:
— Напрасно ты так радуешься, старая ты змея. Конечно, ты сожгла свиток, но он нам уже и не нужен, я просто хотел увидеть, какое у тебя будет лицо — оно тебя выдает. Тебе не повезло — я сам родом из Наньцзюня, и я слышал историю про дочь известного лекаря Чжана Бо-Цзу, которая сбежала с вельможей из семьи Бянь! А вельможа — из-за твоего дурного нрава — охотно проиграл тебя в кости друзьям…
Мой слуга успел тут кое-что поразнюхать за кувшином вина — разве не ты как то говорила на кухне, что если бы на свете была справедливость, тебя звали бы Бянь Чжан Пэй ?***** Все посмеялись тогда над твоими словами и решили, что ты свихнулась на старости лет — да так и есть — ты решила, что можешь управлять чужими делами, как какое-нибудь божество… Тебя взяли в хороший дом, а ты решила отомстить Второй Госпоже за грехи своей молодости и заодно, как ты думала, угодить госпоже Лю. И, где-то найдя стихотворение, которое написала своей рукой Вторая Госпожа, ты обрезала часть свитка и приписала заголовок, который, как ты надеялась, разгневает вана, потому что вторая госпожа хорошо воспитана и никогда не обращается к нему «мой драгоценный»— скорее, она напишет «дорогой супруг», а значит, и стихотворение адресовано не ему. Подложить листок в бумаги госпожи Бянь было тоже нетрудно: должно быть, тебя впустили в ее покои и на какое то время оставили там одну. На самом деле ты достаточно грамотна, чтобы понять стихи — если даже твой отец не успел научить тебя высокой каллиграфии, то это сделали твои наставницы из веселого дома. Скорее всего, ты рассчитывала, что ван убьет вторую госпожу раньше, чем она успеет что-нибудь объяснить! И в своем ослеплении ты даже не увидела, что госпожа Лю настолько уважает госпожу Бянь, что даже присылает ей книги из библиотеки своего отца — те из них, что привезла с собой в дом мужа. И что жены светлейшего вана давно уже дружны между собой, потому что они обе скучают по господину Цао Цао и говорят о нем во время его долгих походов!
Мэн Дэ слушал эти речи со все возрастающим изумлением: на последних словах он так выпучил глаза, что Янь Цзюнь поспешил вежливо отвернуться.
Глава 5, самая краткая
Когда закончились поразительные события этого дня, Хуа То сообщил, что Первая Госпожа отдохнула после лечения, что ей намного лучше — яд почти вышел из ее организма и лихорадка утихает. И что она просит сиятельного вана прийти к ней, если он не занят.
Цао Цао, наконец остановленный почтительными слугами, и переодетый в роскошное платье, направился в покои первой госпожи быстрыми шагами. Войдя за ширмы, он с радостью увидел, что, хотя Первая Госпожа немного бледна, но красота ее не поблекла и сияет в ее глазах и улыбке. Цао сел у ее изголовья и взял ее за руку, мягкую и теплую, но уже не горячую. Вторую руку госпожа Лю тут же положила ему на лоб, и так они посидели некоторое время в молчании. Затем госпожа Лю мило извинилась, что принимает вана в таком беспорядке. Цао только покачал головой на все это и поцеловал её. Первая госпожа зарделась и живо сказала: «Хотя я и не могла встретить вас на крыльце, как полагается хорошей жене, я хочу сказать, что мы с госпожой Бянь приготовили к вашему приезду сердечное послание. Она принесла мне свое стихотворение, и попросила красиво переписать его, так как стесняется своего почерка. Я пока не могу вставать — врач запретил мне — но если вы посмотрите на столике справа, там лежит свиток, завернутый в синий шелк…»
Цао Цао прошел к столику, развернул сверток и увидел стихотворение, написанное госпожой Бянь и переписанное великолепным почерком Первой Госпожи:
Схватила одежду
И вышла, тоскуя, из дома.
С нерадостной думой
Бреду по тропинке знакомой.
Так мрачно и пусто,
Как будто мой дом на запоре.
Высокой травою
Покрыты ступени и дворик.
В широкие щели
Непрошеный ветер влетает,
На юг благодатный
Спешат перелетные стаи.
Весенние думы
Приходят и в эту годину,
И схожи с моими
Печаль и тоска господина.
О, радость свиданья!
Но путь невозможен обратный:
Не вырастет снова
Увядший цветок ароматный.
Душой человека
Когда постоянство владело?
Быть может, напрасно
Любовь удержать я хотела.
Храню неизменно
Пустую, холодную спальню.
Супруг благородный
С войсками в краю чужедальнем.
Вернусь, обещал он,
Домой через полных два года.
Но вот не вернулся
В назначенный срок из похода.
С отчаянным криком
Кружит над деревьями птаха,
Отбилась от стаи
И мечется, полная страха...
Лучом бы навстречу
Помчаться мне с думой единой:
Скорее увидеть
Лицо моего господина!******
Если бы госпожа Бянь могла прямо сейчас увидеть полководца и вана Цао Цао, называемого также Мэн Дэ, должно быть, выражение его лица доставило бы ей удовольствие.
А вот для Шэн Пэй, урожденной Чжан Пэй, это было бы уже безразлично — крепкая настойка мандрагоры, если выпить ее больше доу, ******* усыпляет быстро и навсегда…
--------------------------------------------------------------------------------------------------------
*Эпизод с пустыми апельсинами упоминается в 68 главе «Троецарствия»
«Сунь Цюань, относившийся с большим уважением к Вэйскому вану, приказал собрать сорок даней лучших апельсинов и отправить их с носильщиками в Ецзюнь. По пути носильщики остановились передохнуть у подножья какой-то горы. Вдруг они увидели одноглазого человека, прихрамывающего на одну ногу. На нем была белая шляпа, сплетенная из лиан, и поношенная черная одежда; он подошел к носильщикам, поздоровался с ними и сказал:
— Трудно, должно быть, нести такую ношу? Разрешите мне, бедному даосу, помочь вам. Я понесу этот груз на одном плече.
Люди очень обрадовались. Даос каждые пять ли брал по очереди у носильщиков корзины и нес их. Странно, но после этого корзины вдруг становились легкими. Всех это поразило. Наконец даос попрощался и сказал надсмотрщику, отвечающему за сохранность апельсинов:
— Я земляк Вэйского вана, и зовут меня Цзо Цы. Даосская кличка моя У-цзяо — Черный рог. Когда будете в Ецзюне, передайте от меня привет Вэйскому вану.Встряхнув рукавами халата, даос скрылся, а носильщики с апельсинами направились в Ецзюнь. Они поднесли апельсины Цао Цао. Тот выбрал плод покрупнее и разрезал его. Внутри апельсин был пуст. Цао Цао изумился и велел позвать носильщиков. Те рассказали ему о встрече с Цзо Цы»
**Да-цзян — высшее военное звание, генерал.
***«Ивовый дом», «дом веселья» — бордель. Цветочная лодка— то же самое, но низшего разбора: на барках обычно размещались дешевые публичные дома для всякого сброда.
****юй— иероглиф, означающий нефрит или яшму
***** по китайской традиции при замужестве девичья фамилия жены присоединялась к фамилии мужа
******использованы 2 подлинных стихотворения (« В женских покоях и «Ткачиха»), автор которых — известный поэт Цао Цжи. Родился Цао Чжи (Цао Цзы-цзянь) в 192 году. Он был четвертым сыном полководца Цао Цао и госпожи Бянь.
*******Доу— мера объема, равная 100 мл.