All you need is love

Последняя вылазка оказалась не просто удачной, а очень удачной. За кучу никому ненужного металлолома Изгои расплатятся самым ходовым в наше время товаром — гранатами, патронами или стимпаками. А на за заводе по производству газировки металлолома хватало. Интересно, какой гений отвечал там за безопасность — охраняли этот заводик так, словно до войны он производил как минимум оружие. Да кому вообще сдалась эта газировка — мало того, что на вкус сущая отрава, так еще и радиоактивная — и война тут не при чем, изотопы могли попасть в герметично закупоренную бутылку только при производстве. Нет, надо быть и вовсе безумным, чтобы по доброй воле пить это… хотя мне-то что за дело. Заказали — я принесла. Ящика, правда, не набралось, но и без того заплатили неплохо. Еще одна подобная вылазка — и можно будет осесть, тихо-мирно состригая купоны с вложенных в торговцев крышек. А брать заказы разве что для собственного удовольствия — да, и такие бывают. Заказы, для выполнения которых приходится работать головой, а не размахивать шашкой.

Избавившись от светящейся отравы, я вышла за ворота и призадумалась. Слишком уж соблазнительно торчала на горизонте башня Тенпенни-Тауэр. С одной стороны — крюк, с другой — вечерело, а тащиться в кромешной тьме по камням, кишащим ночными хищниками, удовольствие сомнительное.

-Харон, а ты что думаешь?

Телохранитель скривился в жуткой улыбке. Ох, и много же времени мне понадобилось, чтобы перестать вздрагивать при виде этого лица, походящего на дурно сделанную мумию.

-Крышки твои, тебе решать. Но я бы не отказался от возможности поспать в настоящей постели.

Да, постель… а перед этим — ванна, нормальная еда и невероятный по красоте вид из окна пентхауса. Черт с ними, с крышками. Заодно от лишнего барахла избавлюсь, все не тащить через пустошь. Да и знакомых повидаю. Послушаю байки старого Храбреца, в свое время излазившего пустошь вдоль и поперек. Потолкую с шефом Густаво — странно, но этот циничный наемник мне нравился. Наверное тем, что не пытался казаться лучше, чем есть. Попью чай с Бет, которая все никак не может забыть, какой же она была до тех пор, пока не превратилась в гуля. До чего страшно, наверное, видеть, как день за днем высыхает и лопается, покрываясь струпьями, кожа, клочьями вылезают волосы, отваливаются нос и уши и разверзается в жутком оскале рот. Два века видеть в зеркале то, во что ты превратился. Немудрено, что многие свихнулись. Свихнулись, озлобились… Если бы не Бет, я бы не стала влезать в свару между жителями Тенпенни-Тауэр и гулями из туннелей метро. Повелась на жалость. Впрочем, все уладилось как нельзя лучше — когда я была в башне в последний раз, старые и новые жильцы были довольны друг другом.

Ворота открылись, едва я успела нажать кнопку интеркома — странно, Густаво не упускал случая поворчать. И в холле, где он обычно стоял с неизменной винтовкой за спиной, шефа охраны тоже не было. Поднимаясь в номер, я никак не могла избавиться от смутного неприятного ощущения. Что-то было не так. Слишком мало людей. Даже не «мало» — вообще нет. Гулей полно, а людей — нет.

Я швырнула на пол вещи.

-Харон, ты пока располагайся — а я пойду посмотрю, как тут дела.

Паранойя разыгралась, не иначе. Но жизнь в пустоши успела научить тому, что лучше пойти на поводу у дурных предчувствий и ошибиться, чем отмахнуться от них и стать покойником. Нет, я не верю в предчувствия. Интуиция — лишь способность быстро и неосознанно анализировать мелочи.

-Я с тобой.

-Думаешь, стоит?

— Ты платишь мне за то, что я тебя охраняю. Вот я и охраняю.

Я кивнула. При всей своей жуткой внешности и склочном характере, телохранителем Харон был невероятно надежным.

Ни в холле, ни на лестнице не было ни одного человека. Я зашла в кабачок на первом этаже — уж хозяйка-то там должна быть? Но за стойкой равнодушно разливал робот, которому, в прежние времена доверяли не больше, чем служить «говорилкой».

Майк, телохранитель вожака гулей пил с кем-то незнакомым. Увидев меня, он замахал руками громко зазывая присоединиться. Я присела за стол, кивнула в ответ на предложение выпить, замахнула стопку. Отдышавшись, поинтересовалась:

-Майк, у меня глюки, или люди в этом доме стали в явном меньшинстве?

-Эти заносчивые снобы? — хохотнул гуль. — Видишь ли, Рой навел здесь порядок. Весело было…

-То есть? — да нет, не может быть. Они же …

-Загляни в подвал, сама все поймешь.

Я подхватилась из-за стола, почти бегом спустилась в подвал, рывком распахнула дверь. Вцепилась в косяк.

Собственно, чего особенного? Мало что ли видела грязи и крови за год с лишним на пустошах? Помнится, пару дней назад мне пришлось упасть прямо на сетку, в которой мутанты держат останки своих жертв. Пара изуродованных конечностей, череп, внутренности и куски плоти, в которых невозможно узнать хоть какую-то часть человеческого тела — я успела все разглядеть в мельчайших деталях несмотря на то, что, казалось бы, не отрывала взгляда от прицела, выжидая удобного момента для выстрела. Потом, отчищая броню от крови и присохшего мяса, ругалась так, что даже Харон несколько раз изумленно хмыкнул. Так почему сейчас подвал плывет перед глазами? Ведь они даже не были моими друзьями — мало ли с кем сводит жизнь?

Старик Чен, помешанный на марксизме. «Слушай, у этих гулей самая настоящая коммуна. Вот с кого надо брать пример». Его жена. «Теперь у меня в баре полно гостей» Храбрец, исходивший пустошь вдоль и поперек. «Они классные ребята, и не засыпают, когда я рассказываю. А как пьют!» Многие, многие другие, кого я лишь видела мельком, а то и вовсе не знала в лицо. Густаво. «Тенпенни свихнулся, пустив сюда гулей. Но кто платит, тот и заказывает музыку. В конце концов, если что — мы сумеем за себя постоять».

Едва ли я смогла бы сейчас узнать хоть одного из них… дикие гули постарались на славу, кого-то обглодав до костей, кого-то просто разодрав на части.

Рой все-таки это сделал. Сам раздобыл ключ от тоннелей, где поселились одичавшие зомби, и открыл им путь. Несмотря на то, что обещал.

Жалость… Чертова жалость. Что ж, впредь буду умнее. Только почему за урок, преподанный мне, заплатили другие?

Я тряхнула головой, отгоняя звон в ушах, медленно развернулась. Подняла глаза на изображавшего соляной столп телохранителя.

-Харон. Ты. Уволен.

-Можно поинтересоваться что я такого сделал? — ощерился он.

-Вопрос не в том, что сделал ты. — Ответила я. — Вопрос в том, что собираюсь сделать я. И если придется убивать тех, кто мне доверяет… пусть это будет только моей дракой.

-Уверена?

-Уверена. Ты уволен. Или пристрелишь меня, как прежнего работодателя?

-Надо бы. — Медленно произнес старый гуль. — Тот был дерьмом, а ты идеалистка. По-хорошему и в самом деле пристрелить, чтоб не мучилась.

-Валяй. — Равнодушно ответила я. Отодвинула его в сторону и пошла к лифту.

-Понадоблюсь — знаешь, где меня искать — донеслось вслед. — Если останешься жива, конечно. Кто я такой, чтобы мешать человеку убиться?

Роя я встретила на пороге его номера.

-О, привет! — Похоже, он действительно был рад меня видеть. — Давненько не заглядывала.

-Давненько. — Согласилась я. — И, как вижу, здесь перемены. Милая такая куча трупов в подвале.

-Они сами нарвались, — ледяным тоном отрезал вожак гулей.

-Ты говорил, что не тронешь людей, если они пустят вас добром. Я обещала…

Он расхохотался:

-Впредь будешь думать, что обещать. Людишки сами нарвались — нечего было смотреть на нас, словно прокаженных.

-И только?

-Не твое дело. Кстати, будешь совать нос, куда не следует — кончишь так же. — Он усмехнулся. — Детка, ты всерьез полагаешь, что в этом мире слово стоит дороже пули? Так вот, мир не имеет ничего общего с мамиными сказками.

-Спасибо за науку… — медленно произнесла я.

-Всегда пожалуйста. На сегодня урок окончен.

Рой повернулся ко мне спиной. И я разнесла ему затылок четким, словно в тире, выстрелом. Развернулась, услышав, как открываются двери лифта, увидела, как Майк тянется за винтовкой и молча всадила ему в лицо заряд. Заглянула в свой номер, подхватила вещи. Перешагнула через тело, входя в лифт.

В холле было тихо — насколько может быть тихо вечером, когда делать уже ничего не хочется, а спать еще рано, и жильцы собираются поболтать о том, о сем. Стоявшая у двери бара Бет — и откуда только взялась, четверть часа назад ее и в помине не было — бросилась навстречу, потащила за рукав, словно девчонка закадычную подругу:

-Как хорошо, что ты заглянула! Пойдем посидим, потрещим.

Я высвободила руку, покачала головой:

-Бет, прости, мне пора.

-Ну куда ты пойдешь на ночь глядя. Или что-то случилось?

-Ничего. Ничего такого, от чего мир бы перевернулся.

Она рассмеялась:

-И в самом деле, здесь никогда ничего не происходит. Тогда тем более — куда торопишься?

-Бет, — медленно проговорила я. — А тебе совершенно не было жаль людей, которые жили здесь?

Она пожала плечами:

-Ну, если Рой так решил — наверное, у него были причины… Так вот в чем дело! Не бери в голову: Рой ничего не делает просто так, а, значит, они это заслужили. — Она осеклась, перевела взгляд на свежие брызги крови на моей броне. Севшим голосом произнесла:

-Чья это кровь?

Я посмотрела ей в глаза:

-Роя.

«Когда он на меня смотрит» — всплыло в памяти — «я снова чувствую себя красавицей. Он… он замечательный».

Она не стала ни кричать, ни плакать. Просто выудила откуда-то из складок платья нож и бросилась на меня, целя под ребра. Я шарахнулась в сторону, дернула из-за пояса «магнум». Выстрелила. Отступила к стене, стирая с лица ошметки плоти. А потом уже не было времени ни на что, потому что все, кто был в холле, недолго думая, ринулись мстить. Убей, пока не убили тебя — в этом вся жизнь на пустошах. И оставалось только стрелять и стрелять, метаться по залу, не давая зайти за спину, замирая на миг, чтобы выстрелить — почти не целясь, навскидку — и снова шарахаться, прорываясь к двери и, одновременно стараясь, чтобы рядом был кто-то из них, чтобы те, у кого были ружья, боялись попасть по своему. Отшвырнуть пистолет, в котором закончились патроны — плевать, жизнь дороже, успеть сдернуть с плеча винтовку — и снова стрелять… Пока, наконец, не упал последний. Я медленно сползла по стене, зажимая дырку в плече, шипя и ругаясь сквозь зубы, всадила под кожу иглу стимпака. Кровь остановилась почти мгновенно — черт его знает, за счет чего эта штука так ускоряет регенерацию… отец как-то объяснял, но моих, совсем немаленьких, познаний в биохимии так и не хватило для того, чтобы понять. Да какая, в общем, разница — действует, и ладно.

Я медленно выпрямилась. Подняла с пола свой пистолет. Зашла в бар, смела в мешок всю выпивку, что попалась под руку. И шагнула в темноту пустоши.

 

Домой я ввалилась под утро. Швырнула в угол мешок с барахлом, потом разберу. Покрыла трехэтажным матом домашнего робота — попадись мне тот гад, что его программировал, тому и вовсе шею бы свернула. Нет, ну это ж надо было догадаться придать машине настолько идиотско-жизнерадостные интонации. Да еще эта псевдозаботливость… «кажется, вы ранены, мадам, советую обратиться к врачу» А то я сама не знаю! И что ранена — угораздило почти у ворот города нарваться на мутировавшего медведя. Черепа у этих тварей луженые, не иначе палишь-палишь по нему, и все без толку. А когти явно из армированной стали — броник прошивают на раз. Бок подрал, сволочь, ладно хоть, по ребрам пришлось, заживет. И что к врачу надо, знаю, заодно и пусть прокапает ту гадость, что выводит из организма радиацию. Как в этом мире еще рождаются здоровые дети, если нахватать чертову кучу рентген раз плюнуть, уму непостижимо. Как-то рождаются.

Вернувшись от доктора, я снова обматерила жизнерадостную железяку, лучившуюся счастьем по поводу того, что хозяйка здорова. Когда-то, еще в библиотеке убежища, мне попался под руку фантастическая повестушка трехвековой давности. Тамошний герой попал на планету… боже, тогда люди всерьез считали, что через век-другой человечество расселится по всему космосу! Так вот, на той планете домашних роботов делали скрипучими и неуклюжими, а, заодно, и ломающимися с пары пинков. Специально для того, чтобы хозяевам было на ком срывать злость. А еще в том мире замужних женщин погружали в стасис и извлекали из него только когда мужьям хотелось пообщаться. Хороший обычай… лежишь себе в анабиозе и ни о чем не думаешь. Я бы сейчас тоже не отказалась… а, пожалуй, так и поступим. Я вытащила взятое в Тенпенни-Тауэр спиртное. Сейчас будет анабиоз, хороший такой, полноценный анабиоз. Заглянула в холодильник — отлично, закуси полно, да какой закуси. Говорят, в довоенные времена крабовое мясо считалось деликатесом. Сейчас этих крабов-переростков как грязи, но неважно. Сделаем вид, что это по-прежнему лакомство богатеев. Усевшись прямо на пол, прислонившись спиной к стене, я открыла первую бутылку.

И какой идиот придумал, будто пить в одиночестве — удел алкашей? Я вообще почти полная трезвенница. Редкая птица на пустоши, кстати — но когда твоя жизнь каждый день зависит от скорости реакции и точности выстрела, увлекаться спиртным или, того хуже, наркотой — верный способ откинуть копыта. Все-таки сказывается воспитание убежища — местные одинаково равнодушно относятся как к своей, так и к чужой жизни. Так вот, я не алкоголичка — но сейчас даже мысль о том, чтобы найти компанию, вызвала едва ли не физическую тошноту. Нет уж.

Первую бутылку пива я выхлебала почти не останавливаясь. Открыв вторую, чокнулась с воображаемым собеседником. Надо бы тост сказать, но какие тут тосты, когда настроение поганое, и тосты такие же поганые в голову лезут. Хотя…

— As it will be in the future, it was at the birth of Man[1] — Торжественно продекламировала я, не обращая внимания на то, что староанглийский среди обшарпанных стен звучал до безумия нелепо –

There are only four things certain since Social Progress began:-

That the Dog returns to his Vomit and the Sow returns to her Mire,

And the burnt Fool"s bandaged finger goes wobbling back to the Fire

Чьи же это стихи… не помню, голова — что помойка, на которой грудой свалено никому не нужное барахло. Музыка — черт, как же мне не хватает музыки, когда протрезвею, подумаю, где можно раскопать записи и средства их воспроизведения. Старые стихи. Научные знания, годные здесь лишь на то, чтобы лихо взламывать компьютеры, да разбирать подстреленных роботов, вытаскивая из них все мало-мальски ценное. Понятия о чести… о, как высокопарно. За это надо выпить… Скажем так — сознание той грани, переступив которую, лучше не встречаться взглядом со своим отражением в зеркале. И вчера я эту грань перешагнула. Не колеблясь ни секунды.

Ладно, ну его к чертям собачим, это самокопание, все равно ничего не изменить. Мамины сказки… сказки мне читал отец. Очень-очень старые сказки. Когда строились убежища, в моде были шестидесятые годы двадцатого века. И те, кто подбирал туда «культурный фон» — книги, музыку, картины — кроме признанной классики напихали и модные вещи, зачастую — действительно созданные в шестидесятые. Забавно, получается, я выросла на культуре и идеалах как минимум трехсотлетней давности. Ну что, добро пожаловать в сегодня, спящая красавица?

О, закусь кончилась, и выпивка того… без выпивки никак нельзя. Значит пойдем… нет, в «Латунный фонарь» не пойдем, там сейчас толпа, а вот у Мориарти обычно по вечерам народ собирается, так что сейчас — самое то. Главное, кубарем с горки не свалиться. Хотя не свалюсь, координация у меня что надо, проверено. Пить меня учил Джейсон, врач убежища и папин друг. Когда остальные сверстники в компании осваивали сложную науку надираться в стельку и трахаться по укромным местам — хотя какие там укромные места в убежище, где даже в сортире камеры — я пила с папой и его другом, разговаривая о принципах синтеза и-РНК в клетках мозга, правилах построения алгоритмов, и разнице между полной и неполной индукцией. Сверстники меня в компанию не принимали. Единственную подругу сторонились потому, что дочка Смотрителя, а меня — потому что «заучка».

Я поднялась с пола, встала, вытянув руки перед собой и закрыв глаза. Торжествующе произнесла: «В позе Ромберга устойчив», и потопала к Мориарти, мурлыча под нос:

never cared for what they say[2]

never cared for games they play

never cared for what they do

never cared for what they know…

По дороге меня успела остановить какая-то женщина — да, часто я бываю дома, за год не смогла выучить жителей микроскопического поселка — начала горячо и бессвязно благодарить за чье-то спасение. С трудом сосредоточившись, я поняла, что речь идет о девушке, которую я отбила у мутантов с месяц назад. Вообще-то никого я спасать не собиралась — просто угораздило нарваться на тройку этих зеленомордых, которые куда-то топали по своим делам. Ну и поскольку они заметили меня куда раньше, чем я их — так уж получилось, они с горки спускались, обзор хороший был — пришлось пострелять. И что оставалось делать потом, когда в свертке тряпья, перекинутого через плечо одного из свежеубиенных мутантов, обнаружилась рыдающая девица? Мда, хорошо, что я не парень — точно бы жениться пришлось… Ладно хоть, караван проходил, сдала под охрану, естественно, подкрепив благодарность крышками. Караванщики всегда на виду и репутацией дорожат — так что если обещал проводить, значит, проводит, а не продаст работорговцам по дороге.

Женщина все говорила, всхлипывала, пыталась всучить мне в качестве благодарности какую-то мелочь, рассказывала, какая я замечательная. Еле отвязалась. Да, замечательная, скоро можно будет нимбом подземку освещать.

Ввалившись в бар я решила, что никуда больше отсюда не пойду. Взяла для верности сразу бутылку, устроилась за столом, отстраненно отметив, что садиться так, чтобы за спиной была стена и просматривалось все помещение, уже въелось на уровень рефлексов. И хоть я и была сейчас без брони, винтовка на за спиной висела так, чтобы, если что, выдернуть из чехла одним движением.

Откуда-то из глубины заведения вышел хозяин, направился ко мне. Ну вот, принесла нелегкая — видеть этого типа мне вовсе не хотелось. А Мориарти, особо не церемонясь уселся напротив, вместо приветствия заявив:

-Не знал, что ты бритая.

-Вот она, истинная наблюдательность, — усмехнулась я. — Еще бы лет через пять заметил.

Голову я обрила через месяц после выхода из убежища, обнаружив на себе вошь. И регулярно повторяла процедуру. Плевать на внешность, все равно очаровывать я никого не собираюсь, но стать рассадником для насекомых — это уж слишком.

-А когда ты в последний раз к нам заглядывала? Тем более, что без шлема и брони я тебя и вовсе второй раз вижу. Хорошо выглядишь, кстати.

Я поморщилась:

-Мориарти, все, чего я сейчас хочу — это надраться в одиночестве. И слушать комплименты, тем более твои, в понятие «надраться в одиночестве» никак не входит.

-И за что ж ты меня так невзлюбила?

-А то сам не знаешь.

-Девочка, по этому поводу могу лишь повторить — информация стоит дорого.

-Угу.

Информация стоит дорого… когда я пришла в Мегатонну, с собой у меня была только пневматическое ружьишко и труп какой-то мутировавшей зверюги, смахивающей на помесь свиньи и крота-переростка. Подобрать убитого мной зверя подвигло неуемное любопытство — в убежище не было ни слова о подобных тварях, хотела узнать у местных, что это такое. Оказалось, местные их едят, впрочем, они ели все, вплоть до ящериц и тараканов, Так что тушку чуть ли не из рук вырвали — так я заработала свои первые три крышки. Я пришла к Мориарти, который знал все городские сплетни, только с одной просьбой — сказать, куда пошел побывавший здесь сутки назад человек из убежища. «Сто крышек» — был ответ. А после моего растерянного «Столько у меня нет…» сотня крышек чудесным образом превратилась в триста. По сотне за слово.

Так что причин любить Колина Мориарти у меня не было. Совсем. Но и сказать, будто меня начинало трясти от одного его вида… Настороженный нейтралитет — вот, пожалуй, самое подходящее слово.

-Ну давай, расскажи, какой я жадный и беспринципный. Открой глаза на всю глубину падения. — Он от души веселился.

-Зачем? Это станет для тебя откровением?

-Нет. Но меня каждый раз восхищает праведный пафос. Я бы выслушал полную гнева обличительную речь и ответил бы, что не вижу, чем честный купец, не пытающийся показаться лучше, чем он есть, принципиально отличается от наемницы, меняющей отрезанные у рейдеров пальцы на крышки.

-Действительно, ничем. — Согласилась я. — За исключением личных предубеждений, уж прости.

-Прощаю. Тем более, что это нетрудно изменить, — он накрыл мою ладонь своей.

Я убрала руку, откинулась на спинку стула:

-Мориарти, что тебе нужно?

-Ну… на самом деле, то же самое, из-за чего я когда-то поднял цену со ста крышек до трехсот. Ты так и не додумалась расплатиться самым простым путем. Не вышло по плохому — попробуем по-хорошему.

Я расхохоталась:

-Не дождешься.

Почему-то предложение этого лощеного прохвоста не казалось оскорбительным. Здесь, на пустоши, слишком многое из того, что считалось должным в убежище, исчезло вместе со слишком хрупкими понятиями о цивилизованности.

-И поскольку, похоже, единственный способ избавиться от твоего общества — это пойти домой, а я еще далеко не так пьяна, как хотелось бы, сделай милость — смени тему.

-Хорошо, — он налил нам обоим. — Меняем тему. По какому поводу пьянка?

-А что, нужен повод?

-Будь ты моим постоянным клиентом, сказал бы, что нет.

Я махнула рукой:

— Повод вечен: несовершенство мира. Как там было, погоди…

Tired with all these, for restful death I cry[3]

As, to behold desert a beggar born,

And needy nothing trimm"d in jollity,

And purest faith unhappily forsworn

Теперь рассмеялся он:

-Девочка, да ты действительно пьяна.

-В стельку, — радостно согласилась я. — Я начинаю читать стихи примерно на той же стадии, когда нормальные люди лезут в драку или горланят песни.

-Не надо в драку. — Мориарти снова наполнил стаканы. — Однажды ты уже постреляла в моем заведении — хватит. Терпеть не могу отскабливать со стен мозги посетителей.

-Как будто ты сам этим занимаешься.

-Еще не хватало самому руки пачкать, — хмыкнул он. — Но есть еще одна проблема: поскольку явных мерзавцев, кроме меня, здесь не наблюдается, значит, драться полезешь со мной — тогда вышибала схватится за пушку, и независимо от того, чьи мозги окажутся на стене, я потеряю либо хорошего вышибалу, либо женщину, на которую у меня определенные виды.

-Кто-то обещал сменить тему. — Напомнила я.

-Ладно. Вернемся к несовершенству мира: Если память мне не изменяет, дальше было так:

And guilded honour shamefully misplaced,

And maiden virtue rudely strumpeted,

And right perfection wrongfully disgraced[4]

Я подобрала отвисшую челюсть, честно призналась:

-Убил. Наповал.

Опрокинула стопку, закашлялась. Пожалуй, хватит.

Мориарти от души рассмеялся:

-Бывает. Кстати, раз уж зашла речь — как у тебя обстоят дела с «maiden virtue»?

-Вопрос несущественен и недостоин ответа. — Фыркнула я. — Слушай, уймись уже, а?

Он ухмыльнулся:

-И не подумаю. Если бы тебя действительно раздражали мои домогательства — давно бы взяла бутылку и ушла домой.

А ведь прав, черти бы его взяли. Мало того, от давешней меланхолии не осталось и следа. Причем дело было не в количестве выпитого. Дело было в сидящем напротив мужчине, взгляд и интонации которого превращали даже самый невинный диалог — впрочем, нашу беседу едва ли можно было назвать невинной — в двусмысленную игру. И — черт! — мне это нравилось.

Отец так и не узнал с кем я лишилась невинности, впрочем, я не уверена, что его вообще интересовала эта деталь моей жизни. Нет, я не была влюблена — просто хотелось быть «как все», да вечное любопытство, которое когда-нибудь точно не доведет до добра. От самого процесса осталось лишь ощущение неловкости и недоумение — что, и из-за вот этого столько шума? Да еще грустная усмешка потом, когда он, отводя глаза, сказал — мол, запись с камеры успел стереть до того, как ее обработали, никто ничего не узнает. Не надо давать повода для сплетен.

Второго раза не было.

Я вцепилась в очередную рюмку, отмахиваясь от воспоминаний. И когда успел подлить? На какое-то время над столом воцарилось молчание.

— Happiness is a warm gun[5], — вдруг промурлыкал Мориарти, вроде бы себе под нос, но достаточно громко для того, чтобы я услышала.

Happiness is a warm gun, momma

When I hold you in my arms

And I feel my finger on your trigger

I know nobody can do me no harm

Because happiness is a warm gun.

Я выругалась. Заглянула в глаза — они смеялись, но было во взгляде что-то, от чего мурашки пробежали по позвоночнику.

-Мориарти, кончай голову морочить. Кто ты?

-Девочка, информация стоит дорого, — ухмыльнулся он.

Я облизнула враз пересохшие губы:

-Твоя цена?

Он перегнулся через стол, сразу оказавшись слишком близко:

-Ты знаешь.

Я не могла оторвать взгляда от его глаз.

— All that I have to say has already crossed your mind[6]

-Then possibly my answer has crossed yours, — негромко проговорил Мориарти, коснувшись моей щеки

-You stand fast?

-Absolutely.

-Согласна, — сказала я внезапно севшим голосом. — Но сначала информация.

-Тогда мне нужен аванс.

Я мимолетно дотронулась до его губ, чуть улыбнулась:

-Этого хватит?

-Нет, — ухмыльнулся он. — Провел кончиками пальцев по щеке, притянул ближе, поцеловал — всерьез, так, что после того, как он, наконец, отпустил, я едва перевела дыхание. Откинулся на спинку стула, поигрывая пустой рюмкой.

-Думаешь, ты первая, кому пришлось делать ноги из убежища по милости смотрителя? При его милой манере избавляться от всего, что он сочтет угрозой?

Вот как. Неожиданно…

-А ты-то что с ним не поделил?

-Власть, — хмыкнул Мориарти. — Мы оба были молоды, честолюбивы и хотели эту должность. Он выиграл. Подробности теперь не важны за исключением той, что сматываться пришлось едва ли не в чем мать родила. Сменил имя. Дальше неинтересно.

-Еще как интересно.

Прозвучало это не слишком-то убедительно, потому что думала я сейчас отнюдь не о том, как Мориарти умудрился выжить, оказавшись вышвырнутым из тепличного рая убежища. Он снова ухмыльнулся, подавшись вперед:

-Девочка, не пытайся тянуть время. — Встал, протянул руку:

-Пойдем.

Я поднялась навстречу, опершись о протянутую ладонь, медленно, точно завороженная. Мир сузился до почти незнакомых глаз, в которых плясало вожделение, голоса с теплыми бархатными нотками, почти осязаемо пробегающими по коже и колотящегося в горле сердца.

За спиной закрылась дверь, проскрежетал замок. Я обернулась, присела на край стола, наблюдая. Мориарти расстегнул перевязь с пистолетом, бросил ее на стул, вроде бы небрежно — но так, что добраться до оружия можно было в любой момент. Непослушными руками расстегнула ремень от чехла винтовки, поставила ее, прислонив к тому же стулу — для этого пришлось шагнуть навстречу. Отшатнулась обратно, вцепившись в столешницу и чувствуя себя донельзя неуютно. Как вообще принято вести себя в подобных случаях?

Он не торопясь приблизился вплотную, приподнял мой подбородок, вгляделся в лицо:

-Если все так страшно, можешь уходить. Насиловать перепуганных девственниц — не в моем вкусе.

-Я не…, — голос сорвался, пришлось откашляться. — Я не боюсь.

-Врешь. — Мориарти издевательски улыбнулся, придвинулся совсем близко, так, что я ощущала его дыхание на лице. — Подумать только, женщина, в одиночку забравшаяся в здание, полное мутантов, только потому что на крыше застряла компания рейнджеров, забивших эфир просьбами о помощи… что эта женщина испугается голого х*я.

Я вспыхнула.

-А у тебя есть чем напугать?

-Сейчас увидишь. — Пообещал он, склоняясь к губам.

Сперва легко, едва касаясь, потом чуть настойчивей, а потом я сама целовала его, запустив пальцы в волосы и прижавшись всем телом. Дальше время то неслось, то замирало стоп-кадрами — вот исчез мой комбинезон и я сижу на столешнице, изгибаясь под скользящими по телу руками, ощущая бедрами грубую ткань его джинсов. Вот пальцы путаются в петлях застежки на его рубахе и, не выдержав, я просто дергаю полы — пуговицы покатились по полу. Вот мы уже перебрались на кровать, и ничего уже не важно кроме ритма стремящихся навстречу друг другу тел и того неведомого, что растет внутри, вырываясь с криком. И бездумная, бесшабашная легкость потом.

Потом мы разговаривали, позабыв одеться, и снова пили, и снова время сходило с ума…

Когда я проснулась, за окном розовели призрачные рассветные сумерки. Я долго смотрела на спящего рядом мужчину. Потом бесшумно оделась, сняла со спинки стула свою винтовку и осторожно прикрыла за собой дверь. Заглянула к себе, достала из шкафа всегда собранный походный рюкзак, надела броню. Вышла за ворота и потопала в пустошь, напевая под нос:

There"s nothing you can do that can"t be done.

Nothing you can sing that can"t be sung.

Nothing you can say but you can learn how to play the game.

It"s easy…[7]

 

 

[1] Так было, так есть и так будет, пока Человек не исчез.

Всего четыре Закона принес нам с собой Прогресс:

Пес придет на свою Блевотину, Свинья свою Лужу найдет,

И Дурак, набив себе шишку, снова об пол Лоб расшибет (Киплинг, "Боги забытых истин" пер Перевод И. Грингольца и Т. Грингольц)

 

[2] Неважно, что говорят

Неважно, в какие игры играют

Неважно, что делают

Неважно, что они знают… (llica, "Nothing Else Matters"пер. авт.)

 

[3] Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж

Достоинство, что просит подаянье,

Над простотой глумящуюся ложь,

ничтожество в роскошном одеянье (Шекспир, сонет 66 пер. Маршака)

 

[4] И совершенству ложный приговор,

И девственность, поруганную грубо,

И неуместной почести позор… (оттуда же)

 

[5] Счастье — это неостывшее ружье

Когда держу тебя в руках

И палец лежит на курке

Я знаю, что никто не сможет сделать мне ничего плохого

Потому что счастье — это неостывшее ружье (Beatles, "Happiness is a warm gun", пер. авт)

 

[6] "Все, что я хотел вам сказать, вы уже угадали"

"В таком случае, вы, вероятно, угадали мой ответ".

"Вы твердо стоите на своем?"

"Совершенно твердо". (Конан Дойл "Последнее дело Холмса" перевод Д. Лившиц)

 

[7] Не сделать ничего, что не могло бы быть сделано

Не спеть ничего, что не могло бы быть спето

Нечего сказать, но можно выучить правила игры

Все просто… (Beatles, All you need is love пер. авт.)