Ничего личного

За последние два года Кон Воллиен сильно постарел. Его грубоватое лицо обзавелось двумя шрамами, которые в холодную ноябрьскую погоду отливали пунцово-фиолетовым цветом, а плотная, но короткая борода, что покрылась снегом еще в апреле, выдавала его усталость от этой неспокойной кочевой жизни. Впрочем, темные глаза по-прежнему отражали его суть — человека расчетливого и грозного. Кону почему-то казалось, что Сюзанна должна его помнить. Женщины, насколько он убедился, никогда не забывают тех, кто спас их мужа.

Остановив чалого мустанга, Воллиен утер обветрившиеся губы тыльной стороной перчатки. «Нет, лучше всего они запоминают своих спасителей». И улыбнулся.

Впереди, за холмом, его ждал Вишневый ручей. Близость воды смягчало склоны и, казалось, благоприятно сказывалось на погоде. Сквозь облачные просветы в землю били узкие солнечные лучи. День перемахнул за полдень.

Обогнув возвышение, Кон заметил четверть туши антилопы на прелых листьях. С холма ему посигналил рукой разведчик юта. Воллиен ответил на языке знаков: «Хорошо. Я услышал тебя», — и индеец скрылся со своей частью добычи. Таковы были правила предгорий того времени. Кон недовольно качнул головой.

Прихватив тушу антилопы, он перекинул ее через седло и направил лошадь к ручью, высматривая знакомые тропы, которые, как это бывает, становятся шире и удобнее, если по ним ходят люди. Однако тревога не покидала его: Маккаскелов могли убить индейцы или кочующие разбойники: дружки Айка Мэнтла и Реда Хила.

Кон проехал через осинник, где находилась скрытая ограда и небольшой загон для скота. Ни волов, ни быков, ни лошадей не было. Уже это начало подтверждать опасения. Напрасно он покинул эту семью так скоро. Ружье махом оказалось в руках. Рядом с хижиной, но чуть в стороне от нее он увидел одну осыпавшуюся могилку. Надпись стерлась, а сам крест наклонился. По размерам насыпи Кон решил, что здесь погребен взрослый человек. «Дункан? Сюзанна? Или так вымахал Том?»

Скрипнула входная дверь. Дуло ружья нацелилось на темноту дома. На порог вышла женщина в потертых юбках и шерстяной шали, которую она поддерживала на груди, перекрестив руки.

— Мэм, разве я не советовал всех встречать с оружием? — спросил Кон, улыбнувшись.

Ружье упало в чехол.

— Кон? Кон Воллиен? — сощурилась Сюзанна.

Ее красота померкла. Волосы спутались и выцвели. Глаза обзавелись морщинами, а щеки слегка провисли и истончились. От прежней пышущей здоровьем женщины остался лишь осенний пейзаж.

— Да, мэм.

— Зачем вы приехали, Кон?

— Вы варите самый вкусный кофе. Не откажусь от чашечки горячего.

— У нас нет больше кофе. У нас больше ничего нет. Идите с миром.

— Мэм, — спешился Кон, привязал животное к коновязи, и стащил за землю тушу антилопы.

Женщина ослепла. Это Воллиен понял, когда ступил на землю. Сюзанна повернула голову, чтобы расслышать шаги.

— Идите, уезжайте, Кон. Скоро вернется мой муж, ему это не понравится.

— И как поживает Дункан?

— Он умер. Там, — женщина нащупала скамью на веранде, масляный фонарь, хомут, и затем точно указала на могилу, — он лежит. Кроу решили, что он — юта, и скальпировали… Прошу вас, Кон, уходите.

— Нет, мэм. Кроу никогда не путают белых и индейцев. Я должен знать, что вы под защитой хорошего человека.

— В вашем голосе тревога… Сюда едет мой сын — Том. Вы помните его? Узнаю походку его лошади. Он вырос и стал грубоватым. Он может убить вас, Кон. Прошу.

— Пока не узнаю, кто ваш муж, я не покину это место.

Кон двинулся к дверям.

— Если я скажу, вы уедете?

— Посмотрим.

— Это Гурон… Вы остановились, значит, вы помните его.

— Более чем.

— Нет, Кон, я знаю, чего вы хотите! Уезжайте отсюда! Оставьте меня!

— С Гуроном мы оставили одно незавершенное дело.

— Вы снова будете стрелять. Я знаю. Я помню, как вы убивали. И сына моего этому научили. И мужа… Дункана. И теперь он мертв! Слышите, Кон, мертв! Уезжайте отсюда!

На луг перед домом, выехал крепкий молодой человек в большой шляпе, спустившейся на переносицу. Он обогнул заросший сорняком огород и приблизился к дому. Оставив тушу, Кон положил руку на испытанный в перестрелках шестизарядный револьвер. На мужчину уставилась угрожающая пустота ружейного дула.

— Нет, Том, не надо! — воскликнула женщина.

Она подалась вперед, чтобы закрыть собой Кона. Споткнулась о выгнутую от старости доску и упала в руки Воллиена.

Том выпрямил спину и поднял большим пальцем шляпу за полы.

— Иди в дом, ма.

Женщина подчинилась.

Кон пристально смотрел в наглые молодые глаза. Он еще помнил, с каким энтузиазмом и любопытством этот молодчик обучался премудростям прерий. Теперь его серые глаза сузились от солнца, и в них появились пустынные холодность и жестокость. Сын прерий, мечтающий убить винновых в смерти отца. Кон уже встречал этот взгляд: это взгляд мести. Самый безрассудный и опасный взгляд.

— Я вас сразу узнал. Я за три мили узнаю поступь вашего чалого мустанга. У него нет гвоздя на подкове левого заднего копыта. Зачем приехали, мистер Воллиен?

— Гурон тебя хорошо обучил.

— Лучше вас, мистер Воллиен. Трижды не спрашиваю: зачем приехали?

— Хочу вспомнить вкус вашего кофе.

— У нас больше нет кофе. У нас больше ничего нет… для вас, мистер Воллиен.

— Тогда, быть может, разопьем мою бутылку виски?

— Это можно… Нет. Не в доме, здесь: на веранде. Усаживайтесь, мистер Воллиен.

Кон подошел к своей лошади, достал из седельной сумки бутылку и, вернувшись на веранду, сел на скамью. Под тяжестью его тела она пошатнулась и протяжно застонала.

— Ма, вынеси стаканы! — крикнул Том.

Получив их, он присоединился к мужчине.

— Я мог убить вас дважды, но вас дважды спасли.

Мужчина вытащил зубами пробку, и разлил содержимое бутылки по стаканам.

— Вероятно, — ответил Кон.

— Юта, который оставил вам тушу, был другом моего па. Теперь меня сочтут негодяем, если я выстрелю вам в спину, мистер Воллиен.

— Вероятно, — ответил Кон, поднеся стакан к губам, скрытым в седой бороде.

— Так дайте мне повод! Скажите правду: вы приехали за ма? Решили взять ее силой? Я же видел в детстве, как вы на нее смотрели, мистер Воллиен. Что ж, теперь она слепа и немощна.

Кон не стал отвечать, понимая, что любой ответ, из тех, что пришел ему на ум, станет прелюдией схватки. А убивать мальчика, изображающего из себя взрослого мужчину, он не хотел. Том его вовсе не интересовал.

«Где же Гурон?»

— Даже сейчас она вам нравится, мистер Воллиен. Вы — человек крепкий, проверенный, сильный, тяготеете к чуткому, слабому и беззащитному, иначе тогда бы не стали нам помогать. Гурон такой же, как и вы, мистер Воллиен, но у него хватило смелости признаться в любви к моей ма. А вы, — заглотил остатки пойла Том, — поджав хвост, сбежали.

— Тебе почти удалось вызвать меня. Но где бы ты ни был, тебе скажут, что пьяных я не убиваю. А ты уже пьян, Том. Поэтому отвечу прямо. Я уехал потому, что миссис Маккаскел любит своего мужа.

— Любила.

— Да, любила… — Кон снова наполнил стаканы. — Зачем было разрушать хорошую семью? Я присмотрелся к тому, как живут люди. И уехал; думал, создам что-то подобное.

— И все-таки вы здесь, мистер Воллиен.

— Я хотел еще раз проверить, как миссис Маккаскел ответит на мой вопрос.

— Это на какой такой вопрос?

— Он тебя не касался, и не касается сейчас.

— Вы думаете, мистер Воллиен, что я еще слишком мал? Мне уже четырнадцать…

— Еще четырнадцать, Том. Еще.

— Я уже убил много антилоп и трех бизонов. Даже среди юта я взрослый мужчина.

— А сколько убил людей? Надеюсь, ты не забыл, я потратил двенадцать выстрелов на Рэда Хила, а он извернулся и смог выстрелить в ответ.

Кон прекрасно помнил этот момент. Он стоял всего в трех футах от скамьи, правда, тогда веранды еще не было. И перед ним ехидно скалился рыжеволосый Ред, уверенный, что у Маккаскелов есть золото. «Никто не может убить Реда Хила!» — повторял бандит. И после десятого выстрела, казалось: он говорил истину. Но двенадцатая пуля заткнула его навсегда.

Гурон — этот чертов метис, что дважды подстрелил Кона в Ореховом каньоне — пощадил его у Вишневого ручья. Опытный охотник, умелый стрелок, следопыт и призрак леса — все это относилось к Гурону. И все это он знал не понаслышке. Гурон зашел со спины. И как! На лошади, утяжеленной тушей антилопы. С ружьем наперевес. И полный спокойствия. Он был уверен, что победил. Два года это мучило Кона, не привыкшего к проигрышам и ранениям. Ему хотелось взять реванш.

Воллиен сделал глубокий глоток.

«Где же Гурон?»

— Люди, Том, имеют привычку отвечать на выстрелы.

— Но Рэд Хил промахнулся!

— Мне повезло.

— Просто повезло? И все ваше мастерство, которые вы расхваливали перед ма и па — всего лишь везение?! Вы меня огорчили, мистер Воллиен. Вы не достойны моей ма. Я выпью за вашу смерть, когда вернется Гурон.

— Когда?

— Вечером.

— А теперь, если ты не возражаешь, я посплю. Тут, на веранде.

— Спите, мистер Воллиен, — Том встал и отошел к двери. — Но у вас есть шанс еще уехать с миром.

Кон опустил шляпу и вытянул ноги. Слева отстегнулся ремешок. Том остолбенел, револьвер Воллиена уже был наставлен на него, и баек курка — взведен. Однако позы Кон не изменил.

— Мне снова повезло, Том, — весело сказал Кон Воллиен.

Мальчишка зашел в дом и со злостью хлопнул дверью. Проигрывать тяжело.

А именно это и стало причиной приезда Кона. И шрамы на его постаревшем и уставшем лице это демонстрировали. С того момента, как Гурон оставил его в живых, все пошло наперекосяк. Воспоминание мешало выхватывать револьвер, сбивало мушку. И все из-за чего? Он все время думал, что за спиной подъезжает Гурон на своей лошади, через седло лежит ружью, и смотрит оно черным жерлом прямо на него. Призрак метиса два года преследовал Воллиена. И он решил положить этому конец. Ему надоело заочно проигрывать Гурону.

Об этом и думал Кон в той дремоте, каковая обычно находит на человека, когда его мысли заняты чем-то важным, когда его сознание работает, а остальное тело покойно отдыхает и набирается сил.

Сам метис приехал после захода солнца.

В ноябре закат быстрый и далеко не так зрелищен, как весной. Оранжевый диск более не в силах сдерживать порывы ночной прохлады. И ярый, уже зимний, ветер вырывается на свободу и посвистывает в прериях. Здесь, в осиннике, невдалеке от Вишневого ручья было еще сносно.

Кон слышал, как остановилась лошадь, как на землю спрыгнул сильный и тяжеловатый человек. Гурон отвык от бесшумной ходьбы, однако, в его случае: метис мог специально нашуметь. Он подходил, похлопывая рукой по револьверу, тот сонно позвякивал кольцом на рукоятке. Зашел на веранду и зажег масляный фонарь. Его теплый желтый свет отвоевал от ночных сумерек небольшой полукруг.

— Дункан был хорошим белым человеком из местности городов с прямыми углами, — проговорил Гурон, устроившись рядом с Воллиеном.

— Вероятно, такой город будет и здесь. Ты уже живешь в таком доме, — спокойно ответил Кон из-под шляпы.

— Пожалуй, да… Ты не мог убить меня два года назад. Я просто был сильнее.

— Вероятно. Но теперь ты — белый человек.

— Пожалуй, да. Теперь ты можешь убить меня. Я стал слабее.

— Вероятно.

Из дома показался Том.

— Иди в дом! — рявкнул Гурон.

Мальчишка скрылся. Мужчины сидели молча.

— Сюзанна была красивой женщиной, — произнес, наконец, Кон.

— И родила хорошего сына.

— Дункану.

— Только ему.

Кон, поправив шляпу, повернул голову. Метис печально улыбался, глядя на пустынный луг.

— Ты ведь не из-за моей скво приехал? — спросил Гурон.

— Нет. Она и раньше говорила, что муж и любимый мужчина для нее — один человек.

— Это и мне она сказала. Значит, решил просто навестить?

— Сначала думал… да. Теперь нет, — Кон вздохнул и погладил бороду. — У нас есть одно дело.

— Пожалуй, да.

Они снова замолчали.

— У моей скво отличный кофе.

— Да, Сюзанна варит отменный кофе.

— Ты поэтому стал защищать их от Мэнтла и Хила?

— Вероятно. А еще мне было интересно наблюдать за их отношениями. Ты же видел, как они уживаются вместе. Совсем не так, как мы это видели здесь, в прериях. Совершенно другие отношения.

— Пожалуй, да… Они тебя чему-то научили.

— А ты мальчика.

— Пожалуй, да. Прямо койотом стал.

— Вероятно… Койоты, как псы, воют на луну.

— Ее сегодня нет. Завтра будет снег.

— К утру пойдет.

— Пожалуй, да.

— Утром, — помолчав, предложил Кон.

— Утром, — согласился Гурон. — Пойдем, выпьем кофе.

— Мне всегда нравилось, как Сюзанна его готовит. Даже Дункан ревновал, но она ему была верна.

— Она и сейчас верна, и также хорошо готовит кофе.

За ночь прерия покрылась инеем, и на травах появились заметные оледенелые капельки. В тусклом свете, проникающим сквозь плотные и низкие облака, они казались слезами печали. Горе приходило в прерию. Небеса расплакались, и на землю устремились снежинки, сначала мелкие: они быстро исчезали, достигнув поверхности; затем крупные: хлопья начинали укрывать посеревшую землю. Спустя час казалось, что те немногие еще зеленоватые стебельки остролиста и ковыля вырываются из-под тонкой белой простыни. Закутавшись в индейское шерстяное одеяло, Кон сидел на скамье и обнимал ладонями кружку кофе. Шоколадный аромат ласково проникал в нос с густым клубящимся паром и заставлял темные глаза радостно светиться.

Воллиен был счастлив. Именно так он и представлял себе семейную жизнь.

На порог вышел крепкий, широкоплечий метис. От отца ему достался массивный подбородок, а от матери гладкость и непроницаемость кожи, на которой не может быть щетины. Гурон смотрел перед собой.

— Сегодня хороший день, чтобы умереть, — сказал он по-индейски.

Кон понял, о чем он думает и о чем говорит. «Все-таки он большее индеец».

— Я услышал тебя, — ответил Кон, но на диалекте лакота, который более или менее знал.

Гурон повернулся к Воллиену и улыбнулся, так же подсознательно понимая незнакомую речь.

— Когда тебя женщины юта лечили от моей пули, я пришел в этот дом и спросил твое имя. Скво ответила мне. Там, в Ореховом каньоне, ночью мало что разглядишь. Я понял, насколько ошибся. Но скво назвала меня джентльменом. Представляешь, джентльменом. Впервые. А я ведь всю жизнь провел среди белых. Но я — дикарь, Гурон. И я поклялся убить тебя при нашей следующей встрече.

— Я знаю об этом.

Кон отставил пустую кружку и поднялся на ноги.

— Хотелось бы, — проговорил Воллиен, — и мне сказать: «ничего личного», но это совершенно не тот случай. Между нами чужая женщина и ее сын.

— Между нами ее мертвый муж.

— И все-таки дело личное.

— Пожалуй, да.

Мужчины вместе спустились с веранды, и остановились. Гурон повернулся и позвал Тома. Мальчишку долго ждать не пришлось.

Местом для схватки выбрали противоположный берег Вишневого ручья. Он был более пологим и открытым. Там обдуваемые холодным ветром Кон и Гурон заняли позиции напротив друг друга в ярдах двадцати. Том стоял между ними и чуть в стороне от предполагаемой траектории стрельбы.

Обильно сыпал крупный снег.

— Надо что-то сказать перед смертью — предложил Гурон.

— Попросить прощения, что ли?

— Вроде того.

— Да убейте друг друга, наконец! — вспылил Том.

— Ты все еще слишком нетерпелив, — получил он от Гурона последний урок.

— Слова не лезут в глотку, — сказал Кон Воллиен.

— Думаю, это единственный момент в жизни каждого человека, — согласился метис.

— Ничего личного, — улыбнулся Кон.

— Ничего личного… — тем же ответил Гурон.

— Ничего лучше сказать не смогли? — спросил Том.

— Я затащил Дункана Маккаскела в эти края.

— Я убил Дункана Маккаскела и сделал его жену своей скво.

— Мы оба заслуживаем смерти, Том.

— Считай до трех, — приказал Гурон мальчику.

Сюзанна стояла на пороге. Черный траурный платок покрывал выцветшие волосы. Из распахнутой двери тянуло ароматным кофе и жареным со специями мясом. Утреннюю тишину разорвали два выстрела. Они прошлись по прериям последним громом в этом году, слившись практически воедино. Лишь острый слух слепого человека мог различить задержку. Ее сердце екнуло, пронзенное невидимой молнией, сверкнувшей в момент первого выстрела. Это не был Том. Она знала это, чувствовала.

Так Сюзанна и стояла на холоде, осыпаемая густым снегопадом, пока не вернулся ее сын.

— Ма, они мертвы, оба.

— Я знаю, Том, знаю. Вырой три могилы.

— Их же только двое, ма!

— Я говорила Кону, что он снова будет стрелять, и знала к чему это приведет, но все равно, сынок, не выдержала. Снег идет. Сегодня хороший день, чтобы умереть. Кажется, так говорят индейцы? Прости, Том. Сегодня я хочу умереть. Застрели меня Том, убей первого человека в своей жизни. Без Дункана, Кона и Гурона мне больше жизни нет.

— Ма!

— Делай, что я сказала! И запомни все нашу семью. Отныне ты станешь охотником, как Гурон, убийцей, как Кон, а потом, когда повзрослеешь, обзаведешься семьей, как твой отец… мой Дункан.

— Но ма!

— Хоть раз меня послушай! И сделай, как я сказала! Как они говорят? Ничего личного, Том.

На прощание женщина улыбнулась. Из слепых глаз потекли капельки слез, которые тут же застывали превращаясь в льдинки.

…Перед мальчиком находилось четыре могилы. И теперь он действительно с ними не был связан ни сыновними, ни дружескими узами.

— Ничего личного.