Красные флажки

— Ауууууу!

Как и вся стая, Сполох надрывал пасть, провожая Ночной Круг. День за днём Круг будет тонуть в Верхней Луже, и внизу снова закипит борьба. Потом опять придут мягкокожие. Станут ходить по границе Ямы с жалящими трубками и двигать Горячую Изгородь ближе к месту жительства Стаи.

Сколько Сполох помнил, Стая всегда жила в Яме. И Овцерез, и Три Клыка, и Хрипящая, и конечно Зола. Это не вся Стая, но вспоминать всех скопом волк не умел.

Яма была не особо глубокая, но её окружала Горячая Изгородь. Сородичи не подходили к ней, но были уверены: если попробовать, то обожжет, как Дневной Круг в самые жаркие дни. Из-за этого им приходилось питаться скудно: шерстистыми комочками, мокрыми прыгунами, изредка блестящими плавуньями. С последними главное — не перепутать лужу воды с лужей яда. Иногда ели своих мёртвых, кто отравился, перегорел под Дневным Кругом, умер вот ран мягкокожих. Сами мягкокожие — особый деликатес, к тому же, убивать их — признак силы. Три Клыка убивал мягкокожих всего дважды, хотя был почти сильнейшим самцом Стаи. В общем, все охотились, соперничали за самок и лежбище, делали новых сородичей. Сородичи вели себя буйно и вольно. Только два запрета знала Стая: заходить за Изгородь и убивать своих.

Жизнь стаи изменилась, когда в Яму забрёл детёныш мягкокожих. У этих странных существ всё было не так: на шкуру они цепляли другие шкуры, шерсть делали где длиннее, где короче нужного. Дрались не силой тела, которую даёт Ночной Круг, а разными хитрыми штуками. И не боялись Горячей Изгороди. Что-то было в них особое, не зря на Ночном Круге виделись черты морды мягкокожего.

У детеныша тоже была штука, но не та, которая жалит сородичей. Штука была не больше речного камня. Она испускала звуки, как птичка, а иногда говорила голосом мягкокожих. Детёныша, конечно, загрызли и съели. А штука осталась лежать на траве. Овцерез понюхал штуку, но она не пахла. Остальные тоже подошли. На стороне штуки, обращённой вверх, была небольшая лужица, тёмная, как сама Ночная Крыша. Обычно тёмные лужи приносили болезнь, но Костоглод решился тронуть лужу носом. В луже появились мягкокожие, как всегда, суетливо копошащиеся в своих разноцветных шкурах. Очень маленькие. Раздались звуки их речи и трели вроде птичьих.

Потом мир в луже исчез. Когда стемнело, она стала отражать Ночной Круг, как полагается луже. Но если тронуть обычную лужу, Круг разобьётся. А тут троганье лужи — открывало Мир.

Вскоре сородичи стали догадываться, что происходит в Мире Лужи. Иногда мягкокожие по ту сторону совокуплялись: нелепо, как ни одному волку в голову не придёт, мордами уткнувшись друг в друга. В другое время они дрались, иногда только лапами, но кусаться всё равно не умели. Ещё бывало, что один или одна мягкокожая по-особому выли, а другие, собравшись в Стаю, хлопали передними лапами и так особо полаивали: хау-хау-хау.

Сполох тоже смотрел, но не только в лужу. А ещё на Стаю. Он заметил: жители Ямы менялись. Они выбирали, на что глядеть в луже, и повторяли дела мягкокожих. Кто много смотрел на случки, сами кидались друг на друга, иногда и на волков своего пола. Любившие драки мягкокожих — рвали друг друга сильнее, чем раньше. Когда молодой самец это понял, то стал чаще уходить от сородичей на край Ямы.

В последнее время ему казалось, что Горячая Изгородь уже не столь опасна.

А потом Мир Лужи исчез. Сколько ни тыкали в него носами и лапами, штука молчала, только Ночной Круг отражался в ней. Но Стае не нужен был Ночной Круг, она хотела смотреть на дела мягкокожих. Тогда Овцерез, сильнейший самец, и Костоглод, стали искать того, кто испортил Лужу. У ядовитых ям, загнав к самому краю Одноухого, они убили его и отгрызли мясо с боков. Зола увидела это, но двое самцов погнались за ней, прижали к земле, покусали. Задирать насмерть не стали. Сполох боялся, и подошёл позже. У него появилось новое чувство. Будто обида, как когда проиграл в поединке или не поймал еду. Но обида на себя, что не помог Золе.

В один из дней они решили уйти. Сполох, Зола и ещё несколько сородичей. Кажется, это можно назвать: одна треть, подумал лидер побега. Выбрали время, когда светит Дневной Круг, пока остальные спят. Сполох объяснил, что Изгородь уже не такая горячая. Той ночью он подошёл так близко, как раньше боялся и Овцегрыз. Если быть быстрыми и смелыми (опять новый образ в голове!) — через Изгородь можно перемахнуть, она не успеет обжечь.

Потом они узнают у мягкокожих, зачем те испортили Яму своим Миром в Луже.

В силу природной слабости враги сородичей жили в норах из камней. Норы из камней располагались в Больших Песках кучками. Да, мягкокожие тоже жили Стаями. Но в тех Стаях, которые издалека видел Сполох, было много детёнышей и много старых сородичей. Самки у них редко дрались вместе с самцами, а совокупление мягкокожих вживую увидеть было сложно.

К одному из скоплений каменных нор и подошла часть Стаи, ведомая Сполохом. Все страдали от голода и жажды. Но дороги назад не было: главные самцы их теперь не пожалеют.

Когда Стая подошла к норам, мягкокожие закопошились, как вши. Маленькие, худые, старые и самки, побежали по норам. Крупные самцы, Овцерезы и Костеглоды мягкокожего мира, взяли ветки-клыки и трубки, выпускающие смертельных пчёл. Некоторые залезли на железных медведей с круглыми ногами и стали преследовать их. Все, кого видела Стая, выли однообразно что-то вроде: «вооооу, вооооу...»

Дневной Круг готовился упасть. Восхождение Ночного придавало сил. Ощутив себя вожаком, Сполох дал знак разделиться и следовать к Самой Большой Норе.

Теперь он понимал, что выходить из Ямы не стоило. Стена не убила их сразу, но принесла смерть потом. Хрипящую убили длинноклыком, Потерял-Зуб и Шрам-на-Боку сгинули от укусов вражьих пчёл. Везде стоял вой и хрип сородичей. Зола отделилась, и у вожака беглецов что-то ныло в груди, хотя там не было ран. Но страх оказался сильнее переживаний за самку, и Сполох искал укрытие. Одну из самых маленьких нор в скоплении мягкокожих, что стояла на краю поселения.

Нора была странная, с круглым верхом, как сама Крыша Мира. Окна — меньше, чем в обычных норах мягкокожих, поэтому здесь уже царила темнота.

Сполох прошёл вперёд, ища укрытие. Слух уловил тихий звук — жалобный, скулящий. Он исходил от самца мягкокожего, который буквально вжался в стену. У него была шерсть внизу морды, а вторая шкура — чёрная. Нельзя самцу блеять вместо драки — подумал Сполох. Наверное, нужно его убить и съесть.

Вожак двинулся вперёд, гордо вскинул морду, как бы обращаясь к Ночному Диску. И он показался.

Диск сиял не на самом верху, а совсем близко, внутри норы. Он был темнее обычного, ближе не к цвету кости, а к цвету песка. Внутри диска было лицо мягкокожего. С длинной шерстью, какую не носят ни они, ни их нынешние враги. Но у сородичей — морда, а у того, в Круге — лицо.

Новое слово. Не образ, слово. Что такое слово? Это то, что говорят. Он хочет что-то сказать. Смотрит грозно, как самый сильный вожак. Но с любовью, как у родителей к детёнышам. Нет, к детям. Что за слова?!

И тогда Крыша, под которой жил Сполох, рухнула, и ему открылось Небо.

— Всех замочили?

— Почти. Ещё один, молодняк, сбежал вон туда.

Смуглый юноша с убранными в хвост волосами держит мачете, а его старший товарищ, соломенноволосый толстяк в комбинезоне, — вилы. На поясах у обоих кольты.

— Ох, не повезло Фору. Что ж, признаем честно: он был самым бесполезным мужчиной в селении. Бубнить молитвы — не ружье держать.

Лидер группы вооружён винтовкой. Его приметы — ковбойская шляпа и значок, сделанный из сплющенных монет. Главарь отправляет соратников прочесать квартал, а сам идёт к старой церкви. В новом мире, прожжённом и ядовитом, действует естественный отбор, а не древние мифы. Может, люди и слабее, но сообразительнее волков. Жаль, стволов и лезвий в мире становится меньше.

Двери церкви раскрываются, и в нарождающихся сумерках шериф видит два силуэта.

— Фор! Идиот! Отойди от него!

Рядом с нерадивым сельским падре стоит волк. Как все они: под два метра ростом, с бугрящимися мышцами, жёсткими серыми волосами, без бороды и усов. На дикаря накинуто тряпье, скрывающее наготу.

Дуло старого «Рюгера» мечется туда-сюда, как маятник: волк, падре, волк, падре.

— Шериф, поймали тут суку!

Дикарь вскидывает голову.

— Отсеките ей одну ногу, а за другую — на цепь. Раз больше не боятся флажков, перейдём на другую тактику.

Прекрасная амазонка, атлетичная леди в костюме Евы, почти успешно отбивается от двух мужчин. При попытке вырвать младшему кус мяса из руки — получает по губам рукоятью кольта. На песок брызгает кровь и падают два зуба. Второй селянин наматывает на кулак светло-каштановые волосы. Дикарка не вопит, а издаёт рык. Подернутое ржавчиной лезвие бьёт её по голени два раза. Смуглый парень, похоже, опытный дровосек.

— Стой!

Само собой, волк не слушает. Двумя бросками он достигает толстяка, за загривок валит на землю. Юнцу выдаёт затрещину — такую, что тот возвращает долг по зубам троекратно. Скинув покрывало из ветоши, волк принимает стойку — вроде борцовской, из которой легко прыгнуть. Руки и ноги у них развиты почти одинаково.

Шериф стреляет вниз, но дикарь прыгает по-человечьи, насколько позволяют мышцы ног. Слышится матерное слово.

Волк встаёт перед противником прямо. Ломает запястье мягкокожему, его трубка с пчёлами (оружие, ружье) падает. Язык хищника смачивает зубы.

— Стой! Не надо!

Волк реагирует, похоже, не на смысл воззвания, просто слышит раздражитель. Шерстолицый черношкурый судорожно машет верхними лапами, заводит одну за другую. Кажется, это называется «скрещивать». Такое бывает, когда деревья от бури валятся друг на друга. Скрещивать — от слова крест?

— Не убивай его! Не ешь!

В глазах цвета ручья возникает вопрос «Почему?»

Умоляющий (что такое умолять, молить?) подходит ближе.

— Не нужно. Они защищают свои дома. Норы. Самок и детёнышей. Понимаешь?

Дикарь молчит, жертва злобно стонет.

— Отпусти его. Вы оба люди. Люди не едят людей.

Разворот, шаги прочь. На двух передних лапах.

— Уходи, Фор, скотина умалишённая, — яростно выплёвывает слова шериф, мазохистски трогая открытый перелом, — только за то, что я живой, разрешаю тебе уйти.

— Ты не ведаешь, что творишь.

— Заткнись. Иди волкам жопы целуй, появишься тут снова — и без рук завалю, загрызу, сука!

Падре вздыхает.

— Хорошо. Берегите себя, вылечите раненых. Мы уходим. Я только заберу самое важное.

Фор поворачивается в сторону храма.

— Я только заберу самое важное, — проходя мимо трясущихся селян, повторяет волк.

***

«Волки — это такие же люди, рождённые людьми. У волков, как и у людей, есть души. Давным-давно у некоторых людей души стали чёрными. Когда в их городах вымерли служебные звери, то они стали делать Псов из других людей. Их накачивали зельями, резали им мозг, мазали кожу одними отварами, а другие вводили в кости. Потом наши древние сородичи вошли во вкус. Они поняли, что Псами можно защищаться друг от друга и от более грубых людей с юга. Ещё на Псах проверяли лекарства, использовали для блудных утех, иногда даже ели. Тех, кто служил плохо, бросали в ямы, внушая, что выхода из них нет. Псы стали дикими волками. Но после Встречи-у-Золотого-Холма душа и разум стали к ним возвращаться. Они не псы и не волки и никогда ими не были...»

Медленно и старательно, закусив нижнюю губу, юнец водит пером по листам тетради. Падре Христофор хвалит его, отцовски хлопает по плечу, немножко жалея, что мальцу приходится писать вручную, а не печатать.

Ещё одна Яма спасена, а умершие до обращения — похоронены как люди. В селении рядом группа нашла школу, медпункт, комнату с пианино, ящичек игрушек. Фор не был лидером на Золотом Холме, а потому чувствует усталость, контролируя других.

В коридорах их новой базы мужчины, женщины, юноши, девушки, вместе читают, слушают музыку, тренируются владеть оружием и оказывать первую помощь. Только тех штук, что открывают Мир из Лужи, в обществе бывших волков не водится. Пастырь не сам это придумал — подсказал тот, кто восемь месяцев назад голым забежал в его полуразрушенный храм.

Падре сбрасывает плащ и остаётся в рубашке с джинсами. Подходит к стойке, за которой Дамиан и Лиза воркуют о своём, семейном. На столе — огрызки от яблок и вскрытые железные банки без маркировки.

— Решили пропустить по пиву? — добродушно спрашивает Христофор, пожимая руки друзьям. У женщины ладонь тоже больше, чем его. От неё пахнет степными цветами и молоком.

— Там овощной сок, брат. Любимой сейчас нельзя, и я тоже отказался.

— А я не откажусь от бокала вина.

Дамиан гладит супругу по животу, та улыбается. Осталось найти крупную больницу и вставить ей потерянные зубы. Не с трупов же в самом деле брать. Впрочем, ни этот недостаток, ни хромота, не портят прекрасную амазонку.

— Падре, — будущий отец смотрит куда-то вверх, повинуясь старому рефлексу, — скоро её живот будет круглый и белый. Я видел у других само... женщин. Он станет как луна. И даст жизнь, как луна. Это хорошее сравнение?

— Не очень, — хмурится Христофор, — ты же знаешь, друг, луна — просто камень в небе. Мы служим не ей. Это был заменитель Бога для вас, но теперь мы не в Яме.

— Заменитель. Яма. А я знаю, что ещё заменитель.

— М?

— Красные флажки. Мы в Стае считали их стеной огня. Что, если тот огонь, о котором пишут в Главной книге, — это такие флажки, чтобы мы не делали плохое?

— Ого, Дамиан. Я поражён. Возможно, тебе предстоит стать первым богословом из сородичей.

— Эй, святой отец, — вступает в беседу Лиза, — у него будут дела поважнее на много лет!

Оставив их, отец Христофор идёт в свою комнату. Смотрит через окно на луну, которая определённо лишь камень в небе. Скоро их ждёт дорога. Новые Ямы и Селения. Простые люди встанут бок о бок с ними. А те, кто загадил землю и спрятался в городах среди Пустыни, скоро увидят их отряды. Людей двухметрового роста, сплошь атлетичных, выносливых, с модификацией зрения и слуха. Хозяева Анклавов выпустят Псов, но они не знают, что у Волков появился Пастырь, превративший их в людей.

Гордые и сильные люди во главе со скромным падре прошагают в самые дальние дали. Не заходя лишь за флажки, что выставил Тот, Чей лик Сполох увидел тогда в лунном круге.