Пластинка для звёзд

Под куполом над Темзой всегда стоял ровный серый свет — ни закатов, ни полуденных бликов, только идеально выверенный день. Сквозь него мерцали рекламные ленты, словно медленные кометы, а внизу, между старых кирпичных фасадов, шли пешеходы в экзокостюмах, переплетаясь с потоком автономных такси.

Лондонский космопорт «Саутварк» прятался за реконструированным викторианским вокзалом. Вместо паровозов — тихие шаттлы с угольно-чёрными бортами, готовые унести пассажиров к орбитальным станциям. Здесь запах кофе смешивался с лёгким озоном от посадочных полей, а голоса сливались в фоновый шум, похожий на дыхание огромного города.

Лиам Кросс шагал сквозь толпу, держа руки в карманах куртки и сканируя лица. Он не любил встречи вне студии, но на этот раз сделал исключение. Ему нужна была Лейла Коррен — и её корабль.

В двадцать втором веке люди летали к звёздам, словно в соседние города, и наука шагнула так далеко, что космические перелёты перестали казаться чудом. Но найти частный корабль было куда сложнее, чем купить билет на орбитальный лайнер. Большинство судов принадлежало научным институтам, туристическим гигантам или транспортным корпорациям, где каждая минута в расписании была продана на много месяцев вперёд.

Частная команда, которая мается без дела, — редкость. Лиам потратил неделю, просеивая базы лицензий и неофициальные списки фрахтовщиков. Имя Лейлы всплыло сразу в нескольких источниках: сухие записи о рейсах, пара слухов в пилотских чатах, заметка в отраслевой сводке о споре с заказчиком. Всё указывало на то, что она — из тех, кто живёт вне расписаний, вне гарантий, но всегда готова сорваться в полёт, если цена и условия ей подходят.

Она сидела в углу кафетерия для экипажей, спиной к стене и лицом к залу — привычка тех, кто регулярно летает в места, где разговоры нередко заканчиваются выстрелами. Высокая, в поношенной куртке пилота, с волосами, собранными в небрежный хвост, Лейла выглядела так, будто могла посадить корабль в шторм, не пролив кофе. Лиам встречал этот спокойный, чуть прищуренный взгляд раньше — у тех, кто проводит больше времени наверху, чем в гравитационном колодце.

— Всего пару прыжков за край, — сказал Лиам, едва присел. На столик между ними он положил кредитный чип, блеснувший в мягком свете кафетерия. — Недалеко, недолго.

— Недалеко — понятие относительное. За край чего? — она не притронулась к чипу.

— Солнечной системы, — ответил он так, словно приглашал на воскресную прогулку. — Когда вернёмся, в баках ещё останется топливо.

— За край Солнечной системы — это не виток по орбите, — она наклонилась вперёд. — Заправка, допуск, страховка… и ещё кое-какие вещи, которые в смете не пишут.

— Например?

— Например, риск остаться там навсегда, — Лейла усмехнулась. — Или риск вернуться, но уже с другим экипажем.

— Я понимаю. Сколько?

Она назвала цифру. Лиам приподнял бровь, потом кивнул.

— За пределы системы ради чего? — спросила Лейла.

— Личный проект, — он подвинул к ней стакан с кофе. — Нужно, чтобы всё выглядело красиво. Корабль, космос, хорошие кадры.

— Вы — турист?

— Можно и так сказать. Турист с аудиторией.

— Медиакастер? — она поморщилась.

— Предпочитаю термин «стример». Это звучит солидно и исторично.

— Знаете, мистер стример, из-за пределов Солнечной системы вести прямой эфир не позволяют законы физики. Так ради чего вы туда летите?

— Я плачу вперёд. И я не задаю лишних вопросов, — он посмотрел ей в глаза. — Жду того же от вас.

— Это вряд ли, — она поставила чашку на стол. — Что ищем?

— Приватная информация, — Лиам подтолкнул к ней кредитный чип. — Половина суммы сразу, остальное — по возвращении.

— Нет, — Лейла качнула головой. — Сто процентов вперёд.

— Дерзко.

— Практично, — парировала она. — Я должна выйти в плюс, даже если вы ничего не найдёте. Слишком много умников думают, что расплатятся с добычи, и пропадают.

Лиам помолчал пару секунд, потом сдвинул к ней чип.

— Ладно.

Она посмотрела на него чуть прищурясь.

— И ещё. Если это что-то… — она сделала паузу, подбирая слово — интересное, придётся обсудить бонус за молчание.

Лиам рассмеялся.

— Я стример. Всё интересное пойдёт в эфир.

— Ваши проблемы, — сказала Лейла, проверяя чип и убирая его в карман. — Завтра в восемь. Двадцать третья площадка. Если передумаю — вы первый узнаете, — Лейла откинулась на спинку стула.

— Не передумаете.

— Самоуверенный, значит, — она усмехнулась, покачивая пустую чашку.

— Иначе бы я не пришёл, — Лиам улыбнулся той широкой улыбкой, с которой обычно выходил в эфир. — И вы бы не слушали.

Лейла встала, закинула ремень сумки на плечо и двинулась к выходу, не оглядываясь. Он проводил её взглядом, отметив лёгкую пружинистую походку — шаги человека, который привык рассчитывать лишь на собственные силы.

Лиам остался сидеть за столиком ещё пару минут, прислушиваясь к ровному шуму космопорта за стенами кафетерия.

Сделка была заключена. Она назвала цену, он — маршрут. Остальное предстояло выяснить уже в пути.

Башня «Эксет» тянулась в серое небо, словно гигантская игла из стекла и карбона. В её верхних уровнях кипела жизнь медиаиндустрии — редакции, студии, хабы, в которых медиакастеры и инфохосты соревновались за внимание миллионов зрителей. Лиам любил это здание за тишину внутри и за вид из окон: город под метеокуполом казался идеально собранной декорацией, где даже облака двигались по сценарию.

На тридцать восьмом этаже, в середине коридора с мерцающими световыми дорожками находился стримерский хаб «OrbitCast Studios», откуда шли студийные трансляции канала «Звёзды наощупь».

Вернувшись в свой блок, Лиам прошёл сквозь прозрачные двери. Внутри было тише: приглушённый свет, мягкие дорожки навигации на полу, полупрозрачные панели с логотипом:

«Звёзды наощупь. Реальность — вопрос интерпретации».

На интерфейсном столе вспыхнула проекция инвентаря. Лиам проверил оборудование: два складных дрона, стабилизаторы для камер, запасные батареи, шлем с интегрированным проектором.

— Всё на месте? — спросил он.

— На месте, — отозвался юный, чуть насмешливый голос. Один из дронов моргнул синим индикатором. — Камеры откалиброваны, батареи заряжены. А вот макияж у тебя хромает.

— Я же просил, без комментариев, Нова, — устало сказал Лиам, убирая дрона в кейс.

— А я просила — без затяжек с выходом в эфир, — парировала Нова. — Подписчики уже гадают, куда ты собрался.

На интерфейсном столе коротко мелькнуло сообщение в прямую ленту:

— «Звёзды наощупь» выходит в эфир завтра. Не проспите.

Подписчики взорвали чат лайками и смайлами-ракетами.

Ночь Лиам провёл в апартаментах на тридцать восьмом этаже «Эксета». На рассвете он уже был в космопорту «Саутварк». Сквозь утренний туман на стартовой площадке чернел силуэт «Астролябии» — длинный, обтекаемый корпус с боковыми гондолами двигателей и полосой термостойких камер вдоль носового сегмента. Стыковочный трап был опущен, а вокруг вяло суетились несколько техников в оранжевых скафандрах.

Лиам прошёл досмотр, отнёс дроны в грузовой отсек, закрепил камеры и штативы, проверил питание. Уже в кресле, пристёгнутый ремнями, он настроил камеру на первый кадр.

Вибрация ударила по корпусу, словно корабль не взлетал, а стряхивал с себя тяготение. Снаружи метеокупол Лондона растворялся в дымчатой белизне, уступая место иссиня-чёрному небу. Резко увеличился вес.

Он подцепил микрофон, в голографическом объёме вспыхнул логотип канала, а в окне интерфейса уже отсчитывались последние секунды обратного таймера. Лиам вдавился в кресло, чувствуя, как перегрузка прижимает его к спинке. Для него это не было в новинку — прямые эфиры он вёл и в студиях, и в шаттлах на старте, и даже при посадке по баллистической траектории.

— «Звёзды наощупь» снова на линии, — голос Лиама Кросса был ровным и уверенным, с тем самым оттенком, который зрители любили: чуть интимный, словно он обращался лично к каждому.

Нова активировала камеру: дрон был жёстко зафиксирован на штативе у панели, словно птица на насесте. Объектив дрогнул, настраиваясь, и поймал угол так, чтобы зрители видели и лицо Лиама, и дрожащие от вибрации панели позади.

«Звёзды наощупь» смотрели десятки миллионов — от студентов лунных кампусов до навигаторов грузовых караванов в поясе Койпера. Каждый новый стрим ждали, как личное письмо. Теперь это письмо отправлялось прямо из кабины «Астролябии». Камера медленно отъехала назад, показывая огромный голубой диск на обзорном экране.

— Друзья, мы покидаем Землю. Наш курс — за границы Солнечной системы. Цель — найти символ начала космической эры и вернуть его домой. Речь идёт про легендарную алюминиевую пластинку с «Пионера-10».

Лейла скосила глаза в его сторону.

— Если б я знала, что ты в прямом эфире, надела бы что-нибудь с логотипом спонсоров, — буркнула она.

— Отличная мысль для следующего полёта, — Лиам перевёл камеру на штурманское кресло.

Ишана Патель сидела неподвижно, но взгляд её метался по голографической карте звёздного неба. Она проверяла расчёты уже в третий раз — привычка, оставшаяся после того, как одна ошибка стоила ей прежнего места и репутации. Смуглое лицо с жёстко сжатыми губами выдавало напряжение, хотя руки двигались уверенно и точно.

— Я в кадр не лезу, — сказала она, не поднимая глаз.

— А я — всегда, — отозвался из-за пульта связи Коул Меррик, специалист по связи и поисковым системам. — Но только за гонорар.

Он сидел, развалившись, словно и не было перегрузки, одной рукой покручивая регулятор приёмника, другой — помечая что-то на планшете. Когда-то он ловил межпланетные сигналы для научных проектов, теперь — для тех, кто платит лучше. Седые пряди в тёмных волосах и прищуренные глаза делали его старше, чем он был, но циничная ухмылка выдавала азарт игрока, который всегда надеется урвать свой куш.

В голографическом объёме ожило изображение: старый космический аппарат с длинной антенной, диском отражателя и асимметричными блоками.

— Это — «Пионер-10». Первый в истории зонд, который покинул Солнечную систему. В 1972 году он был запущен с Земли, в 1973-ем прошёл мимо Юпитера и отправился в сторону звёзд. В апреле 1973-его за ним последовал его близнец — «Пионер-11», который в 1974-ом побывал у Юпитера, а в 1979-ом у Сатурна.

Проекция сменилась архивными кадрами запусков: ракеты на стартовых столах, инженеры в рубашках с коротким рукавом, чёрно-белые фотографии удаляющейся Земли.

— Эти зонды были первыми посланниками человечества в межзвёздную пустоту. За ними последовали «Вояджер-1» и «Вояджер-2». Четыре маленькие машины, которые открыли нам внешний космос.

В голографическом объёме появились траектории — тонкие линии, тянущиеся за пределы Солнечной системы. Лиам сделал паузу, а в этот момент картинка сменилась на кадры с Луны — огромный купол музея космонавтики, под которым стоял аппарат с полированными до блеска антеннами.

— «Пионеру-11» повезло: пару лет назад он был обнаружен — повреждённый, пыльный, но целый. Его доставили в Лунный музей космонавтики. Теперь он — экспонат.

Кадры вновь сменились картой траекторий.

— Но «Пионер-10» до сих пор летит. И оба «Вояджера» тоже. Радиосвязь с этими аппаратами потеряна. Сейчас они находится где-то далеко за орбитой Седны — в холодной пустой темноте, где нет ни маяков, ни карт.

— Найти конкретный зонд в межзвёздной пустоте, — сказала Лейла громче, чтобы перекрыть голос Коула, — всё равно что выловить в океане бутылку, выброшенную триста лет назад. Если не хуже.

— Ты поэтому взяла сто процентов вперёд? — ухмыльнулся он.

— Именно, — Лейла скользнула взглядом по приборам и добавила: — И не жалею ни секунды.

Она чуть повернула голову, и в её голосе появился сухой интерес:

— Хотя, если вспомнить, на лунном аукционе вторая пластинка — с «Пионера-11» — ушла за сумму с неприличным числом нулей. После этого десятого Пионера не искал только ленивый.

Лиам чуть понизил голос, но не выключил запись:

— У меня есть зацепка.

— Надеюсь, не из раздела «мне приснилось», — фыркнул Коул, не отрываясь от монитора.

— Всё серьёзно, — Лиам посмотрел в объектив и улыбнулся своей фирменной «я всё знаю, но вам пока не скажу» улыбкой. — Подробности позже. А пока — немного истории, — он чуть отодвинулся, и в воздухе появилась проекция золотистой пластины — стандартный визуальный пакет, который он подгрузил в систему ещё на Земле.

— Это — пластинка «Пионера», — начал он, глядя в камеру. — Материал — анодированный алюминий. На нём — силуэты мужчины и женщины, карта положения Солнца относительно четырнадцати пульсаров и центра галактики, схема нашей системы и траектория полёта зонда. Сообщение в духе: «Вот мы. Вот где мы. Вот куда мы летим».

Изображение сменилось крупным планом гравировки с пульсарами.

— Красиво, правда? Но в своё время её критиковали. Слишком антропоцентрично: мы показываем себя такими, какими привыкли видеть, в наших мерах и пропорциях, в логике, понятной именно нам. Для кого-то это будет просто набор случайных царапин. И через тысячелетия попавшая в руки чужой цивилизации табличка может оказаться просто странным артефактом, смысл которого утрачен. Некоторые учёные до сих пор спорят: может, стоило отправить универсальные алгоритмы или чистую математику? Но лично я не вижу в этом смысла. Даже если таблички попадут в руки инопланетян и их расшифруют, ответа мы, скорее всего, не дождёмся, — он на секунду замолчал. — Наверное, это неизбежно. Всё, что мы создаём, однажды забудут или поймут неправильно.

В этот момент в объектив попала Лейла, она бросила взгляд на камеру и усмехнулась:

— В любом случае, сама табличка — это символ желания быть понятым. Даже если её не поймут. И это уже достойно. Хоть и глупо.

Перед глазами Лиама на мгновение промелькнули реплики зрителей: «+100 к философии», «Красотка», «А не боитесь, что поймут?». Где-то между смайликами пролетело «Лейла жжёт» и «Коула в кадр!», а рядом уже спорили о том, что лучше отправить в космос — википедию или кота. Он скользнул взглядом по этим строкам, едва заметно усмехнулся и обернулся вслед Лейле:

— Спасибо за поддержку, капитан. Вы делаете мне рейтинги.

Корабль упрямо карабкался из гравитационного колодца, под его брюхом крошечная голубая планета медленно уплывала во тьму. Она уже не занимала всё поле зрения, как в начале подъёма, и теперь была лишь сияющим диском, окружённым тонким ореолом атмосферы. С каждой секундой ускорения этот диск становился всё меньше, пока не начал походить на драгоценный камень, подвешенный в чёрной пустоте. За этим в режиме онлайн наблюдало двадцать миллионов человек.

Лиам сидел во втором ряду рубки, развернув к себе интерфейсный блок, и вёл прямой эфир. Его задача была банальна: подвести аудиторию к мысли, что пластинка бесполезна, и её надо вернуть в музей. Лейла же мешала этому со всей искренностью энтузиаста. Лицо стримера освещал мягкий свет проекционной рамки, на которой бежали строки чата и один за другим мелькали донаты. В результате Лиам решил сменить тему.

— «Звёзды наощупь» всё ещё в эфире, — сказал он, переключая трансляцию на вид с хвостовой камеры. — Мы выходим на рабочую орбиту. За моей спиной — планета, которую вы, возможно, никогда не покидали, но с этого ракурса она кажется хрупкой и одинокой. А сейчас я вам покажу что-то интересное.

Он вывел на экран изображение с бортовой камеры: тёмно-багровая точка вдалеке мерцала в холодном свете Солнца.

— Вот он — Марс. Да, с этого расстояния он кажется просто яркой искрой, но под этим светом — целый мир со своими пыльными бурями, каньонами глубже Гранд-Каньона и горами выше Эвереста. Там когда-то текли реки, и, возможно, жизнь заглядывала в их воды.

Камера сместилась, улавливая бледную искру.

— А вот Сатурн. Его колец вы не увидите — мы на таком участке орбиты, что они повернуты к нам ребром. Эти гигантские структуры толщиной примерно в километр становятся почти невидимыми, когда смотришь на них под таким углом. Но каждая из этих линий — миллиарды частиц льда и камня, вращающихся в танце, которому сотни миллионов лет. А ещё на северном полюсе у него есть странная штука — идеальный шестиугольник из облаков, Гексагон. Мы его, конечно, отсюда не разглядим, но поверьте — он там, и планетологи до сих пор спорят, почему он такой ровный.

Лиам вернул кадр на общий план, где в бархатной черноте мерцали сотни звёзд.

— Всё это — наш задний двор. А мы сегодня собираемся выйти за калитку. После прыжка сильно вырастет задержка сигнала, так что мы скоро прервём стрим.

Чат сразу загудел: «А как это вообще работает?», «Правда, что можно застрять?», «Корабль не разваливается?»

Лиам хмыкнул и повернулся к экипажу:

— Ну что, просветите моих подписчиков?

Лейла даже не подняла головы:

— Когда включается прыжковый двигатель, «Астролябия» буквально распадается на набор вероятностей. В суперпозиции мы оказываемся сразу во всех точках. А потом при помощи якоря мы выбираем ту, где остаёмся.

— То есть, включив двигатель, мы как бы окажемся сразу везде? — уточнил Лиам, чуть приподняв бровь.

— Не везде, — поправила Ишана, склонившись над пультом. — Просто во множестве возможных положений.

— Кот Шрёдингера, только размером с корабль? — не удержался Лиам.

Лейла фыркнула:

— Только кот в коробке, а у нас коробка — вся Вселенная.

Чат захлебнулся от смеха: «Мурчик в гиперпрыжке!», «Всем привет из коробки!»

— Объяснение звучит сложно, — сказал Лиам в камеру, — но на практике это выглядит как мгновенное перемещение. Главное — доверять команде.

Он улыбнулся своей фирменной улыбкой:

— Подписывайтесь на канал «Звёзды наощупь», ставьте лайки, отправляйте донаты. Звёзды ближе, чем вы думаете.

Чат взорвался комментариями и эмодзи ракет. Лиам прервал трансляцию.

Ещё секунду в студийной тишине рубки стоял едва слышный гул систем. Лиам снял гарнитуру, протянул руки, разминая пальцы, и поднялся из кресла. На экране уже не было синего диска Земли — только разбросанные звёзды и тонкая линия маршрута на боковом экране.

— Ты опять превращаешь космос в скучный справочник. «А вот Марс, а вот Сатурн», — подала голос Нова. — Думаешь, это держит внимание? Даже я чуть не упала в режим ожидания.

Ишана хмыкнула, не отрываясь от пульта:

— Тут я согласна. Когда начал про наклон оси Сатурна, я уже думала, что усну прямо на сенсорах.

— Когда на тебя давит перегрузка — это нормально, — вставил Коул, лениво поворачиваясь в кресле.

— Перегрузка — не оправдание, — не унималась Нова. — Зрителям интересно новое. А где Марс и Сатурн — это они ещё в школе проходили.

Лейла сидела в капитанском кресле, локоть на подлокотнике, взгляд — на трёхмерную проекцию маршрута. Тонкие визуализации векторов тянулись через систему и дальше, в серую пустоту между звёздами.

В рубке висела тишина, нарушаемая только мягким жужжанием вентиляции и редкими щелчками пультов. Несколько минут все занимались своим: Коул что-то мерил по экранам связи, Лейла просматривала бортовые логи, а Лиам, убрав оборудование, разглядывал звёзды за стеклом.

Спустя ещё немного Лейла оторвалась от голографической карты и, не глядя в сторону штурмана, произнесла:

— Ишана, проверь стабильность якоря.

— Уже четвёртый раз, капитан, — откликнулась штурман, пальцы скользили по управляющим контурам. На полупрозрачной проекции возникла мерцающая сфера — текущее распределение вероятностей локализации «Астролябии». — Колебаний нет, когерентность держится в пределах нормы. Но окно стабильности всё равно сузится через час.

Лейла приподняла бровь:

— Хочешь сказать, что если мы будем слишком долго торчать на этой точке, якорь начнёт шуметь?

— И тогда прыжок может вывести нас куда угодно, — буркнула Ишана. — Я не собираюсь объяснять потом, почему мы «прыгнули не туда».

Рядом Коул Меррик нахмурился, вслушиваясь в шорох в наушниках.

— Радио в норме? — спросила Лейла.

— Нормы не существует, — буркнул он. — В диапазоне двадцати мегагерц опять какой-то скверный фон. Либо Солнце шалит, либо кто-то из наших коллег не научился отключать антенну.

— Главное, чтобы прыжковый канал был чист, — заметила Ишана.

— Канал чист, — вздохнул Коул, — но если этот хрип влезет в телеметрию, я не отвечаю за ваши красивые графики.

Лейла откинулась в кресле и пробежала взглядом по контрольному списку.

— Вероятностный фронт ровный, шумов нет. Ишана, по сигналу синхронизируешь якорь с целевой точкой.

— Есть, капитан.

Нова мигнула индикатором и спросила с детской прямотой:

— А что будет, если двигатель сломается?

Коул даже не поднял головы от приёмника:

— Мы умрём быстро, а ты останешься болтаться в случайной точке Вселенной одна. На сотни лет.

В рубке воцарилась тишина, Нова моргнула, будто переваривая ответ. Лейла, чуть жёстко, но спокойно, перебила:

— Хватит её пугать.

Она поднялась с ложемента, и сказала уже тише:

— Знаешь, раньше у людей не было этих ваших прыжков. Летели десятилетиями. На ковчегах, в тесных отсеках, без надежды вернуться. Но зато они были уверены: даже если не доберутся сами, их дети или внуки откроют новый мир.

Она помолчала, глядя сквозь проекцию навигационных отметок, будто в другом времени.

— Мне в Академии старый инструктор рассказывал, — продолжила Лейла. — Его бабка родилась на ковчеге. Не знала ни неба, ни моря, ни даже обычного ветра. Только стены коридоров и рециклированный воздух. Но они пели. Представь: тысячи людей, летящих в стальном чреве, и каждую ночь они собирались в центральном отсеке и пели, чтобы не забыть, что они — люди.

Коул хмыкнул, но промолчал. Ишана подняла глаза от расчётов, слушая.

— Они добрались, — Лейла качнула головой. — Первые поколения умерли в пути, но дети их детей колонизировали экзопланету. И построили города, которые стоят до сих пор. Потому что у них было время и вера. А у нас что? Нажали кнопку — и через час мы уже «там». И при этом никто не верит, что «там» — надолго. Чем дольше путь — тем результат более ценен.

Она замолчала, но в рубке ещё какое-то время висела тягучая тишина, словно отголосок той песни, которую никогда здесь не услышат.

Основной свет погас, остались только мягкие отблески приборов. Лейла сжала подлокотники кресла, Ишана замерла над пультом.

— Три… два… один, — произнесла капитан.

Мир снаружи потянуло в стороны, как ткань, потревоженную сквозняком. На долю секунды звёзды превратились в бледные дуги, а потом снова собрались в привычные точки. Лиам почувствовал лёгкое сжатие в груди и странную тяжесть в затылке.

Солнце теперь было лишь яркой звездой в глубокой черноте. Никаких близких объектов — только пустота, редкие блики далёких тел, слишком малых и далёких, чтобы различить их форму. Пояс Койпера встретил их тишиной и расстояниями, которые невозможно охватить взглядом.

— Я думал, здесь всё должно быть завалено камнями, — сказал Лиам, разглядывая экран.

— Так и есть. Просто между ними — миллионы километров, — ответила Ишана. — Если что-то попадёт в кадр, это будет скорее везение, чем норма.

Лиам запустил запись — этот кадр, где их родное Солнце стало крошечной точкой, безоговорочно свидетельствовал: они действительно ушли на край системы.

Он ещё несколько секунд держал изображение, а затем поток сменился видом рубки.

Лейла сидела в капитанском кресле, наблюдая, как на голографической карте мерцала полупрозрачная сфера гелиопаузы — границы, за которой Солнечный ветер сдаёт позиции межзвёздной среде. Ишана медленно прокручивала проекцию, проверяя узлы маршрута.

— Если будем прыгать сюда, — штурман отметила точку чуть за краем сферы, — получим гарантированно пустое пространство и стабильный якорь.

— Скучно, — вмешался Лиам, высунувшись из-за её плеча. — Надо дальше.

— Дальше? — Лейла приподняла бровь. — Ты знаешь, сколько топлива уходит на коррекцию курса после слишком дальнего прыжка?

— Знаю, — он открыл на своём интерфейсе модель траектории «Пионера-10». — Помните аномалию?

— «Эффект Пионера»? — уточнил Коул, не отрываясь от настройки радиоканалов. — Малое, но стабильное замедление аппаратов, которое не могли объяснить лет пятнадцать, пока не решили, что это тепловое излучение двигателя толкает их назад?

— Это общепринятая версия, да, — Лиам кивнул. — Но у меня есть своя теория. — Он повернулся к Лейле и Ишане, словно собирался выдать секрет. — Я думаю, что скорость света за пределами гелиосферы чуть выше. Ненамного, но достаточно, чтобы сигнал, идущий от аппарата, приходил быстрее, чем мы ожидали. Нам казалось, что он замедляется, а на самом деле он шёл ровно, просто связь «разгонялась».

Лейла хмыкнула:

— Звучит как бред.

— Личный бред, — согласился он. — Но если я прав, то «Пионер-10» ушёл гораздо дальше, чем сейчас считают. Поэтому его и не могут никак найти. И чтобы его догнать, нам нужно прыгнуть сюда. — Он указал на пустоту, далеко за сферой гелиопаузы.

— А если там ничего нет? — спросила Ишана.

— Тогда мы просто посмотрим на звёзды, — Лиам улыбнулся. — И вернёмся.

— Под такие гипотезы корабли не отправляют, — вполголоса сказал Коул.

— И точно не за свой счёт, — ответила Ишана. — Похоже, у нас на борту или гений, или…

— Или стример, — закончил Коул с усмешкой.

Лейла вздохнула и кивнула Ишане:

— Прокладывай.

Лиам остановил запись. Рубка на мгновение погрузилась в сосредоточенную тишину: голографические слои мягко подсветились, каждый проверял свои данные — никто не спешил ломать паузу.

Голограмма мгновенно возникла перед ними: полупрозрачная сфера гелиопаузы, пунктирный вектор.

— Курс подтверждён, — сказала Ишана. — Прыжок через тридцать секунд.

Линия маршрута погасла, оставив в воздухе только мерцающую сферу гелиопаузы — тонкую оболочку, отделяющую Солнечный ветер от холодного дыхания межзвёздья.

— Последний шанс остаться в тепле, — пробормотал Коул, не поднимая головы от консоли связи. — Дальше — только пустота.

— И то, что нам нужно, — отозвался Лиам, пристёгиваясь.

Двигатели загудели в низком диапазоне, пол ощутимо дрогнул. Лейла, проверяя показатели, бросила короткий взгляд на гостя.

— Всё ещё уверен? — спросила она.

— Иначе бы я вас не нанял, — усмехнулся он.

В рубке воцарилась рабочая тишина, в которой тихое потрескивание каналов связи и мерный гул систем звучали почти как дыхание корабля.

Побежал обратный отсчёт. Ишана ровно произнесла:

— Три… два… один.

Казалось, что невидимая рука сжала корпус корабля и самих людей внутри, заставив внутренности на миг тяжело провалиться вниз. Звёзды вытянулись в тонкие дрожащие нити, и пространство вокруг стало зыбким, словно на него смотрели сквозь толстое стекло, залитое водой. В висках возникла глухая пульсация, дыхание стало чуть сбивчивым, а пол под ногами будто ушёл на полшага в сторону. Этот прыжок длился дольше, чем первый.

В какой-то миг всё вокруг вернулось в прежнюю чёткость. Линии стали точками, тьма за бортом вновь обрела глубину, но теперь они находились в межзвёздном пространстве.

Системы сразу вышли на новый режим: «Астролябия» развернула сенсоры, и голографический объём наполнился потоком информации: спектры, эхо-отклики, тепловые картины в градациях, которые обычно не видны невооружённым глазом. Коул с ухмылкой ковырялся в приёмнике, переводя внимание от одной полосы к другой.

— Пусто, — пробормотал он через минуту. — Космос сегодня работает в фоновом режиме.

Они не стали делать ещё один прыжок: расход топлива был слишком велик для импровизаций. Вместо этого Лейла выстроила маршрут так, чтобы «Астролябия» описывала витки по поверхности воображаемой расширяющейся сферы. Это была не плоская спираль, а траектория, позволяющая просканировать максимальный объём пустоты.

Корабль двигался ступенчато: плавный рывок, пауза, доворот, снова рывок. Каждый новый виток смещал их чуть дальше от стартовой точки, и скоро рутина показала своё лицо. Система отображала сотни графиков, и чем дольше смотрели на них, тем более бессмысленными казались точки и линии: почти всё — статистический шум.

Ишана, не отрываясь от голографической сетки, тихо пробормотала:

— Иногда кажется, что мы движемся, а на самом деле стоим на месте.

Лиам повернул голову:

— В каком смысле?

— Ну… — она прищурилась. — Даже если пройти тысячу астрономических единиц, это всё равно меньше пылинки в галактике. Представьте: Млечный Путь — это диск диаметром в сто тысяч световых лет. Наши прыжки — это… всё равно что шаг по пыльной дороге.

Коул хмыкнул, не отрываясь от приёмника:

— Шаг, за который кто-то заплатил очень дорого. И ради чего? Чтобы доказать, что человек всё ещё может потеряться в пустоте.

Лейла бросила взгляд на проекцию:

— В пустоте мы всегда были. Просто раньше строили себе иллюзию центра мира. Сначала — Земля, потом — Солнечная система. А космос каждый раз напоминал: вы не в центре. Вы на обочине.

Лиам усмехнулся:

— Хороший слоган для эфира. «Добро пожаловать на обочину Вселенной».

— А ты его и используй, — отрезала Лейла. — Всё равно зрителям больше нравятся красивые слова, чем голая статистика.

Нова мигнула синим индикатором и вставила:

— Значит, мы даже сейчас почти никуда не улетели?

— Почти, — подтвердила Ишана. — Мы всего лишь травинка, которая пытается пересечь океан.

Разговор быстро иссяк. «Астролябия» методично описывала витки, сенсоры раз за разом сканировали пустоту, выводя на панели одно и то же: фоновые шумы, слабые следы космического излучения, отголоски далёких пульсаров.

Часы шли один за другим, но вокруг ничего не менялось. Лиам сидел в стороне, молча глядя на экран. В голове крутилась мысль: что если они так и вернутся ни с чем? Деньги он потеряет не в первый раз, спонсоры переживут. Но пустой эфир, история без находки — это будет настоящим провалом. Миллионы зрителей ждали сенсации, а он сможет показать им только чёрный космос и усталые лица экипажа. И только когда казалось, что надежда уже почти иссякла, Коул вдруг поднял голову от приёмника и нахмурился.

— Погодите... — пробормотал он. — Тут что-то есть.

Коул медленно крутил ручку приёмника, и в рубке раздался слабый скрип — как будто кто-то ногтем провёл по стеклу. Он нахмурился сильнее, взглянул на спектр.

— Это не фон. Сигнал отражается от чего-то металлического.

Ишана тут же вывела картинку с дальнего сенсора на голографическую сетку. На краю экрана возникла крошечная искра — ни формы, ни чётких контуров, просто точка чуть ярче фоновых шумов.

— Объект размером метров пять, может меньше, — пробормотала она. — Не похоже на астероид.

— Любая железяка в вакууме так выглядит, — скептически заметила Лейла. — В космосе полно мусора.

Камера медленно приближала изображение. Сначала казалось, что это всего лишь осколок породы с вкраплениями металла. Но на одном из витков сенсор зацепил странный отблеск — прямая кромка.

— Камни такими не бывают, — тихо сказал Лиам, и его голос прозвучал сдержанно, почти без фирменной улыбки.

На экране проступили очертания: вытянутый корпус, словно коробка, покрытая рваными кратерами; тонкая антенна торчала под углом, искривлённая и изломанная. Никаких солнечных батарей, никаких опознавательных знаков — только исковерканный силуэт.

— Похоже на… — начал Коул и замолчал.

— Зонд, — закончила Ишана, не отрывая глаз от изображения.

Лейла сжала подлокотник кресла, потом коротко кивнула:

— Тяга на минимуме. Курс на сближение.

«Астролябия» медленно потянулась к объекту. Маневровые двигатели выдали короткий импульс, и корпус корабля чуть дрогнул. Металлический обломок плавно разрастался на экране, становясь всё чётче. Крошечные вспышки указывали, где микрометеориты выбили дыры в корпусе. Поверхность напоминала ржавую губку, изрешечённую ударами. Когда дистанция сократилась до сотен метров, сомнений почти не осталось. В темноте висело нечто рукотворное: каркас, изъеденный временем, и знакомая геометрия антенн.

— Это он, — выдохнул Лиам, и камера поймала блеск в его глазах. — «Пионер».

— Или то, что от него осталось, — сухо поправил Коул.

Лейла не отводила взгляда от панели:

— Подготовить захват. Шлюз номер два. Дроны на сопровождение.

Манипуляторные рукава вышли из пазов, вытянулись, как щупальца. Медленно, почти ласково, они сомкнулись на искорёженной конструкции. Треснувший корпус подался внутрь, но удержался.

— Контакт, — отчеканила Ишана.

На внешней камере объект исчез, и через несколько секунд он уже покоился в замкнутом отсеке. С тихим гулом люки шлюза сомкнулись. Металл корпуса был покрыт слоем тёмной пыли, а антенна казалась обломанной часовой стрелкой.

В рубке воцарилась тишина. Никто не спешил говорить первым: все смотрели на голограмму шлюза, где лежал этот маленький исковерканный призрак из прошлого.

Лейла медленно выдохнула:

— Ну что ж… добро пожаловать домой.

В голообъёме внутреннего наблюдения появился объект: тёмный обломок, пойманный захватами. Его поверхность была покрыта рытвинами от микрометеоритов. Тонкая антенна торчала под странным углом, переломленная почти у основания. Под светом дежурных ламп он выглядел действительно старым — аппарат, слишком долго находившийся в пустоте.

Лиам первым приблизился к голообъему, на который транслировалось изображение внутренней камеры.

— Вот он… легендарный «Пионер». — Его голос дрожал от того странного трепета, который случается, когда миф внезапно обретает форму.

Ишана, щурясь, провела пальцами по панели увеличения. Картинка приблизилась, высветив искорёженную поверхность.

— Подождите. У него корпус странный. — Она замолчала, подбирая слова. — «Пионер-10» был почти квадратным, с большими антенными панелями. А здесь вытянутый блок, и плата креплений не совпадает.

— Микрометеориты искажают геометрию, — отрезала Лейла. Она стояла чуть позади, руки на поясе. — Века в открытом космосе могут изуродовать что угодно.

Коул хмыкнул, не отрывая взгляд от голообъёма.

— Всё равно что смотреть на раздавленную консервную банку и гадать по изгибам, что в ней было.

— Других вариантов просто нет, — упрямо возразил Лиам. — В эту сторону больше ничего такого древнего не запускали. Ни «Вояджеров», ни военных аппаратов, ничего. Только «Пионер-10».

На секунду в рубке повисла тишина, словно каждый невольно подумал об этом «а вдруг».

Ишана, всё ещё изучая изображение, покачала головой:

— Просто… что-то в пропорциях не сходится.

— Мы отметим это в отчёте, — сказала Лейла тоном, который не допускал возражений. — Но пока это наш «Пионер».

Металлический силуэт в шлюзе лежал неподвижно, и казалось, что он сам слушает их спор. Антенна, изогнутая, как сломанная кость, тянулась к стене шлюза, а корпус, весь в кратерах, казался окаменевшим от времени.

— Он вернулся. Или, может быть… ждал нас.

Нова, моргнув синим индикатором, произнесла:

— Может, это не он. Но ведь зрителям будет интереснее, если мы скажем, что нашли «Пионер».

Лейла бросила на дрона острый взгляд, но спорить не стала. Она только коротко произнесла:

— Герметизация шлюза подтверждена. Готовьтесь к вскрытию.

Шлюз продули, давление выровнялось. Створки раскрылись, и астронавты увидели зонд собственными глазами. В захватах висел вытянутый корпус с обломанной антенной, поверхность которого была вся изрыта рытвинами от микрометеоритов.

Перед тем как шагнуть внутрь, Лиам коснулся запястного интерфейса. В визоре вспыхнул символ записи, и голографическая рамка очертила поле съёмки. За его спиной порхала Нова: дрон описывал плавные дуги, ловя самые выразительные ракурсы.

— Запись пошла, — произнёс Лиам тем ровным голосом, который всегда использовал перед камерой. — Экспедиция «Звёзды наощупь». Давайте пощупаем наш объект.

Сходство с «Пионером» бросалось в глаза: общая форма, характерные узлы, пропорции корпуса. Но вблизи это сходство только усиливало ощущение странности. Металл выглядел не просто старым — древним, будто он провёл в пустоте существенно больше, чем полтора столетия.

— Я не понимаю, — пробормотала Ишана, проводя сканером вдоль корпуса. — Профиль повреждений слишком глубокий. Такое впечатление, будто он дрейфовал десятки миллионов лет.

Лейла качнула головой:

— Наши датчики не предназначены для таких оценок. Мы астронавты, а не археологи. Делать выводы о возрасте мы не можем.

— Но следы явно не совпадают с тем, что должно быть, — настаивала Ишана.

— Значит, повреждения сильнее, чем ожидали, — спокойно сказала Лейла. — Всё равно это ближе всего к «Пионеру».

Лиам дотронулся перчаткой до изрытой поверхности. Под светом ламп аппарат казался реликтом не только прошлого, но и какой-то чужой эпохи.

— Он похож на Пионер, — сказал он почти шёпотом. — Только слишком старый, чтобы им быть.

Лейла посмотрела на него сквозь визор и чуть мягче добавила:

— Для нас он будет Пионером, пока не появятся серьёзные доказательства обратного. А их мы в этом отсеке не найдём.

Нова, зависнув чуть в стороне, сняла общий план: фигуры в комбинезонах, мягкий свет ламп и обломок, висящий в шлюзе, словно немой свидетель времени.

Перенос оказался сложнее, чем думали: зонд скрипел под захватами манипулятора, цеплялся за стены. Его аккуратно провели через коридор, и люки шлюзов закрылись за ними один за другим. В исследовательском отсеке лампы зажглись мягким белым светом, отражаясь от матового металла.

Лиам дал знак, и запись продолжилась. Нова плавно переместилась к потолку, выбирая лучший угол, чтобы захватить одновременно и людей, и аппарат.

— Начинаем вскрытие, — сказала Лейла. Её голос прозвучал глухо через гарнитуру.

Коул включил резак: узкий поток энергии зашипел, разрезая сплав, который сопротивлялся дольше, чем следовало бы. Слои металла отходили неохотно, будто спаянные временем и пустотой. Когда первый сегмент корпуса наконец поддался и его убрали в сторону, в воздухе запахло озоном и чем-то едва уловимо горьким.

— Вижу контейнер, — сообщил Коул. — Размер совпадает с эталоном.

Нова плавно снизилась, приблизив объектив. Внутри корпуса блеснуло что-то золотистое. Пластинка лежала в гнезде, чудом уцелевшая среди разрушенного механизма.

Лиам протянул руку в перчатке и осторожно вынул её. Свет ламп заскользил по поверхности, и в отражении проступили выгравированные линии. Первое мгновение они все приняли их за привычные силуэты человеческой фигуры. Но контуры были чуждыми: вытянутые морды, хвосты, когтистые лапы. Два динозавра, стоящие бок о бок, выгравированы с той же аккуратностью, что и некогда люди на пластинке «Пионера».

— Не может быть. — голос Лиама дрогнул.

Ишана, всматриваясь, тихо проговорила:

— Значит, это не наш «Пионер». Но чей тогда?

Нова зависла прямо над пластинкой, выхватывая каждую царапину, каждый штрих гравировки. Лейла молчала, прижимая руки к поручню, словно опасаясь, что всё происходящее рассыплется, если его назвать словами.

В отсеке стояла тишина, наполненная только шорохом систем жизнеобеспечения. А золотистая пластинка смотрела на них, как послание из невозможного прошлого.

Лиам держал пластинку обеими руками. Поверхность мерцала в свете ламп, линии силуэтов динозавров казались почти издевкой. Он молчал, но по выражению его лица было ясно: восторга здесь не было. Только тень раздражения.

— Ну, это же сенсация, — осторожно сказала Ишана. — Доказательство… чего-то, чего мы даже вообразить не могли.

Лиам усмехнулся, но смех вышел сухим:

— Сенсация? Возможно. Но не ценность. Пластинку «Пионера» купили бы с аукциона за такие деньги, что хватило бы на новый корабль. Она понятна, она в учебниках, за неё передерутся музеи. А это… — он кивнул на выгравированных динозавров, — выглядит как чья-то глупая подделка. Никто не заплатит за сомнительный артефакт доисторической цивилизации, о которой ничего неизвестно.

Нова медленно кружила над ним, фиксируя каждое слово. В объектив попал уголок рта Лейлы: не улыбка и не усмешка — что-то среднее между раздражением и жалостью.

Лиам положил пластинку обратно в контейнер и произнёс в камеру:

— За историю платят большие деньги. Но историю пишут историки. А то, что не вошло в их книги, чаще всего не стоит и медного гроша.

Он выключил запись.