Когда мы посмотрели вниз
Лиам Кросс ненавидел Луну.
Не целиком — только её обратную сторону, где нет ничего, кроме бесконечных серых холмов и глухой тишины, от которой сводит зубы. Добраться до кратера Лейшнер было целым квестом: сначала спуск из орбитального терминала в купол Гамильтона, потом пересадка на старый лунный хоппер, вертикальный взлёт, прыжок через половину полушария, жёсткая посадка на пыльное плато и, напоследок, пять часов в вездеходе, который ехал медленнее, чем Лиам ходил пешком по Земле.
За эти пять часов он успел трижды пожалеть, что подписался на это интервью, и четыре раза задним числом придумать убедительную причину для отказа в тот момент, когда пришло предложение от спонсоров его канала.
Гравитация Луны делала поездку странной: вездеход скользил по безжалостному реголиту, шасси проваливались в пыль на полколеса, а корпус постоянно трещал, словно вот-вот развалится. За гермостеклом расстилался бесконтрастный мир: бесконечные волнистые дюны пепельно-серого цвета, пересечённые острыми краями застывших кратеров. Только тишина, настолько плотная, что давит на уши сильнее любого шума.
Горизонта здесь не было: линии возвышенностей плавно сливались с низинами, и взгляд терялся в однообразии. Даже под угольным небом, усыпанным не по-земному яркими звёздами, это место выглядело как выцветшая фотография вселенной — блеклая, лишённая жизни и звука.
Лиам начал запись:
— «Звёзды наощупь» снова на линии. Друзья, я в кратере Лейшнер, месте, куда никогда не забираются даже экскурсоводы. Всё ради одного интервью. Имя героя — Тобиас Хадсон. Вряд ли вы его вспомните, но именно он держал в руках провод, который пересёк горизонт событий чёрной дыры. И да, я тоже думаю, что это звучит как начало плохого хоррора. Посмотрим, что из этого выйдет».
Он отключил запись и позволил себе тихо выругаться.
Чёртов Хадсон. Чёртовы спонсоры. Чёртовы зрители, которым подавай сенсации из любого захолустья Вселенной. Я что — курьер их любопытства?
Лиам почувствовал, как внутри закипает злость, накопившаяся за долгие часы пути по пыльным лунным холмам в неудобном скафандре, от которого болела шея.
Впереди показалась станция — серые блоки с облупившейся краской и устаревшей мультизеркальной антенной, направленной в пустоту. Даже отсюда станция казалась заброшенной.
Лиам настроил рацию на служебную частоту. Дверь открылась, прежде чем он успел отправить приветствие. На пороге стоял Тобиас Хадсон: небритый, в замасленном скафандре, с усталым, внимательным взглядом.
— Ты кто? — спросил он без особого интереса.
— Лиам Кросс. Канал «Звёзды наощупь». Думаю, вы слышали.
— Нет.
«Чудесно, просто чудесно», — подумал Лиам и шагнул в шлюз.
Внутри станция оказалась ещё хуже, чем снаружи. Узкий коридор, стены из серого композита, на которых кое-где виднелись следы починки эпоксидкой и грубыми латками. Пол под ногами отдавал металлическим звоном — пустота под модулями напоминала, что станция старая и лёгкая.
Лиам шёл за Тобиасом, чувствуя, как скафандр становится неудобным и душным, как слегка потеют ладони внутри перчаток. Он ненавидел это ощущение — как будто тебя упаковали в консервную банку и сказали улыбаться.
— Снимай скафандр здесь, — бросил Тобиас, не оборачиваясь. — Идём на кухню, если её можно так назвать.
Лиам отстегнул шлем и вдохнул воздух станции. Пахло пылью, озоном и одиночеством.
«Ну и ну, — подумал он, оглядываясь. — Это же просто музей уныния. И это — мой бэкграунд для интервью? Великолепно».
Кухня оказалась небольшим отсеком с одним столом, двумя стульями и синтезатором кофе, который, похоже, был произведён ещё до основания первого лунного купола.
— Садись, — сказал Тобиас, доставая две кружки. Он выглядел старше своих сорока шести лет: сутулый, с тёмными кругами под глазами и седыми висками.
Лиам сел, запустил дрон-оператор и включил запись:
— Хорошо. Давайте начнём. Почему вы улетели сюда, на обратную сторону Луны?
Тобиас кончиками губ изобразил улыбку, будто давно разучился улыбаться.
— Чтобы ко мне как можно реже приходили такие, как ты.
Лиам поднял бровь.
— Такие, как я?
— Любопытные. С камерами. — Тобиас сел напротив, отхлебнул кофе и поморщился, будто тот напомнил ему что-то неприятное. — Я думал, что прошлое прошло. Что все забыли.
— Вы правда считаете, что кто-то может забыть такое? — Лиам выдвинул микрофон ближе. — Эксперимент, который вы проводили, обсуждали даже в университетских чатах. «Провод за гранью» — помните?
Тобиас посмотрел на него долго и устало.
— Я забыл. И тебе советую.
— Почему?
— Потому что то, что мы сделали… лучше бы этого не было.
Лиам почувствовал, как внутри раздражение от усталости немного стихло, уступая место интересу.
— Вот об этом и поговорим. — Он включил запись. — Начнём сначала. Как это было?
— Ты всё равно не поймёшь.
— Попробуйте объяснить. Для этого и нужен канал. Люди хотят знать.
Тобиас усмехнулся, но без радости.
— Люди хотят знать, а потом пьют успокоительное и платят деньги психотерапевту. — Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза на секунду, будто решал, стоит ли продолжать. Затем поднялся, достал из ящика крошечный полупрозрачный кристалл. — Хорошо. Я покажу. Но потом ты уйдёшь и больше не будешь об этом спрашивать. Никогда.
Лиам кивнул, активировал второй канал записи и приготовился слушать.
— Мы хотели заглянуть за горизонт событий, — голос Тобиаса стал ровным, без эмоций, как будто он читал отчёт. — И у нас почти получилось.
Научная станция «Икар-6», орбита чёрной дыры «V616 Единорога»
Девять лет назад
Станция «Икар-6» была введена в эксплуатацию всего полгода назад. Не как очередная точка наблюдения, а как плацдарм для колоссального научного прорыва. Её модули сияли стерильной белизной, панели ещё не облезли от космической пыли, а автоматические двери открывались плавно, без того усталого звука, который знаком каждому астронавту.
В коридорах пахло пластиком и озоном. Всё было слишком чистым, слишком правильным, как будто сама станция стеснялась находиться так близко к чудовищу — чёрной дыре V616 Единорога. За иллюминатором медленно дрожало нечто неправильное: звёзды здесь искривлялись в дуги, а время казалось вязким.
Тобиас Хадсон шёл по техсекции, подхватив планшет под мышку и одной рукой заправляя выбившуюся прядь светлых волос под обруч контроля сна. Тогда ему было тридцать восемь. И он верил, что делает что-то важное. Всё оборудование проходило через его руки — датчики, линии телеметрии, кабельные интерфейсы, трансляторы. Он знал, что не станет знаменитым. Но именно он прикладывал все усилия, чтобы это произошло с другими.
В научном отсеке уже были Сая Хиросэ и Нира Алонсо.
Сая — старшая, спокойная, точная. Руководитель проекта. Профессор гравитационной топологии и ведущий теоретик по моделям внутренней сингулярности. Её лицо было тонким и прямым, а взгляд — внимательным и цепким. Обычно она носила очки, но сейчас была без них, вероятно, использовала линзы. Сая была в одной из своих синих кофточек без опознавательных знаков — как будто не на орбитальной станции вблизи горизонта событий, а в кампусе университета. Сейчас она стояла у экрана и водила пальцем по сенсору, снимая данные.
Нира, напротив, сидела, как всегда, свернувшись в кресле и держа в руках термокружку, которая давно остыла. Оператор связи, тридцать один год, невероятно быстрая в рутинных задачах, словно играющая на пианино. В её голосе всегда была лёгкая дрожь — возможно, от кофе, а возможно, от слишком большой ответственности.
— Квантовый сервер барахлит, — сообщил Тобиас. — Я его пнул. Он обиделся.
— Обычная инженерная практика, — усмехнулась Нира.
— Сая, ты точно хочешь начать эксперимент сегодня?
Хиросэ не обернулась.
— У нас не будет второго окна. Сейчас или никогда. А «никогда» — меня не устраивает. У нас четыре часа, — сказала она. — Не больше. Потом окно уйдёт.
— Прекрасно, — буркнул Тобиас. — Значит, самое время поработать ногами вверх в замёрзшем отсеке с музыкальным сопровождением от Ниры.
— Канал выключен, — сказала она и, не дождавшись ответа, добавила: — почти.
Нира отхлебнула из своей термокружки и улыбнулась себе. Сая не улыбалась.
Тобиас включил планшет. В голосе Саи не было ни капли сомнений, но он знал: если начнутся сбои — даже незначительные — она не скажет этого вслух. Но виновному мало не покажется.
Он провёл пальцами по сенсорной полосе, проверяя уровень зарядки распределителей. Один из индикаторов мигнул жёлтым — мелочь, не критично, но перед запуском лучше не оставлять хвостов. Он махнул рукой:
— Я быстро. Проверю работу внешнего узла синхронизации. Если сервер снова повиснет, мы рискуем потерять все данные.
Сая кивнула, не оборачиваясь. На экране перед ней висела модель развёртывания троса: тонкая жила, спускающаяся в бездну. Нира уже переключилась на подготовку канала передачи, её пальцы мелькали над консолью.
Тобиас проверил исходящий трафик, постоял пару секунд, прислушиваясь к ровному гулу станции, и выдохнул. Что-то в работе оборудования не давало ему покоя. Сверившись с маршрутом техдоступа, он закинул инструменты в мягкую обивку сервисного рюкзака и направился к внешнему отсеку.
Материал пола слегка пружинил под ногами — почти неощутимо. Шум работающих систем постепенно отступал, сменяясь плотной тишиной. Он свернул за угол, отодвинул панель, открыл люк и начал спуск.
Гравитация здесь была слабее — незначительное смещение центра массы станции — но ноги это чувствовали. Туннель слабо мерцал внутренней подсветкой, воздух казался сухим, даже стерильным. Он думал о сервере: странное поведение, скачки напряжения, отклонения, которых не должно быть. Идеальная миссия без идеальной техподдержки всегда заканчивается крахом.
Он шагнул в нижний узел, открыл гермозаслонку и оказался в узкой технической нише. Тобиас беззвучно выругался — одними губами, потому что Нира Алонсо опять не выключила канал связи. Из динамиков над головой доносилось что-то электронно-припудренное. «Ты не один в этой Вселенной», — пела слепая вокодерная девочка. Мелодия, простая, навязчивая, ритмичная — дин-дан-да, дин-дан-дам — обволакивала пространство, будто ей было тесно внутри наушников, и она решила заполнить собой всю станцию.
— Нира, — сказал он в микрофон, сдержанно, но громко. — Отключи музыку.
— Что, не твой стиль? — отозвалась она с привычной ленцой. — А я думала, ты тащишься по космопопу.
— Я серьёзно, Нира. Это худшая музыка во всей Вселенной. Даже радиосигналы с пульсара Геминга звучат гармоничнее.
— Не знаю, — пожала плечами она. — Но, говорят, эту песню теперь крутят даже на «Тихоокеанской кольцевой».
— Значит, деградация цивилизации действительно неизбежна, — пробормотал он.
Из-за панели снова вылез пучок тонких интерфейсных волокон. Третий раз за утро. Квантовый сервер вёл себя как старик с деменцией: работал, но через раз, и с запаздыванием.
— Ну конечно, — прошипел он. — Почему бы тебе не сломаться именно сейчас?
— Трассировка данных с антенны нестабильна, — подала голос Сая. На фоне слышался лёгкий гул системной вентиляции. Значит, она в командном отсеке. — Где ты хранишь логи?
Тобиас хмыкнул, не отрываясь от панели, которую как раз пытался закрыть коленом, удерживая кабель.
— А ты где хранишь свою благодарность?
Короткая пауза. Щелчок касания по экрану.
— В папке «Ненужное», — отрезала она.
Он скривился в усмешке, хотя знал, что она этого не увидит.
— Будут тебе логи. Только не сейчас. У меня тут сервер почти упал.
Он выпрямился, хлопнул перчатками по коленям, стряхивая пыль с ладоней.
— Ты не думала, что нестабильность может быть из-за программного сбоя? Твои скрипты перегружают канал уже третий день.
— Я перепроверила. Всё чисто, — голос Саи был жёстким, почти возмущённым. — И да, это будет сегодня. Даже если ты снова решишь, что паяльник важнее программного кода. Четыре часа, Тобиас. Четыре часа.
По другому каналу связи донёсся приглушённый смешок Ниры — голос немного фонил, она, похоже, была ближе к центральному узлу.
— Могу составить расписание: когда Тобиас играет в технаря, а когда — в мученика науки.
Щелчок — линия Саи отключилась.
Тобиас вздохнул и пробормотал в пустоту:
— Какой милый коллектив.
Пару секунд он ещё постоял над вскрытым люком, всматриваясь в панель управления, где индикаторы всё ещё мигали жёлтым. Потом выдохнул и полез обратно внутрь, сверяясь с настройками вручную. Станция была новой, интерфейсы — почти все автоматизированные, но автоматике он доверял меньше, чем собственным пальцам и здоровому инженерному упрямству.
Он заменил перегоревший модуль питания, зафиксировал шасси и провёл тест-сброс. Индикаторы мигнули красным, потом — зелёным. Хорошо. Сервер ожил. Без триумфа, но стабильно.
Закрыв люк, Тобиас оглядел отсек. Он был пуст, если не считать инструментального кейса и завалившейся за пульт кружки — его собственной. Он забыл её тут вчера. Или сегодня. Времени на станции почти не существовало: только циклы, только интервалы между пингами, только окно запуска.
На ходу проверяя связь с передатчиком, он поднялся в главный отсек. Пространство станции чувствовалось по-лабораторному чистым: матовый свет, тихое гудение контуров охлаждения, ровное шипение вентиляции.
Нира уже заняла своё место у главной консоли связи. В наушниках — музыка, скорее всего, та же самая. Пальцы бегали по панели с такой скоростью, будто она играла на фортепиано. Лицо Ниры было спокойно, сосредоточенно, и только частая смена закладок на экране выдавала волнение.
Сая стояла у главного голографического проектора, разглядывая плотность гравитационного поля. На этот раз она всё-таки надела очки. Стекло чуть отсвечивало лазурным от интерфейса, её лицо оставалось почти непроницаемым.
— Сервер в норме, — сказал Тобиас. — Буфер очищен.
Сая даже не кивнула, просто произнесла:
— Тогда по местам. У нас двадцать минут до окна.
И всё снова стало на свои места: каждая рука, каждая команда, каждый мигающий огонёк — как элементы в сложной орбитальной партитуре. Эксперимент стартовал.
Многокилометровый проводник, свернутый в рулон, начал медленно выходить из катушки — в свободное падение, направленный перпендикулярно к горизонту событий. С его одного конца — компактный блок сенсоров, рассчитанных на экстремальные условия: гравитационные градиенты, искривление времени, электромагнитные возмущения. С другого — усиленный передатчик, который должен работать в зоне устойчивой связи, где сигнал ещё может преодолеть гравитационную тягу чёрной дыры.
Вся система спроектирована так, чтобы ненадолго проткнуть границу — позволить сенсорам буквально «нырнуть» за горизонт событий и передать данные по проводнику до того, как пространство и время перестанут подчиняться привычной физике.
Они не собирались вытаскивать капсулу. Всё, что им нужно было, — это несколько секунд. Несколько секунд сигнала из области, откуда ничто не возвращается.
— Начинается, — сказал Тобиас спустя двадцать минут, глядя на график натяжения. — Привод катушки в норме. Всё тихо, как в пустом ангаре.
— Скучаешь по шуму, да? — раздался голос Ниры в наушниках. — Не переживай, сейчас всё загремит.
Катушка выпускала трос медленно, с миллиметровой точностью. За процессом наблюдали не менее тщательно, чем за запуском космического аппарата. Система компенсации уже вносила корректировки в ориентацию станции: даже неощутимые руками инерционные толчки могли повлиять на орбиту.
Станцию слегка тряхнуло. Тобиас почувствовал это, как короткий спазм в пояснице — будто кто-то дёрнул их обиталище за тонкую нитку.
— Всё. Пошёл в свободное, — пробормотал он, всматриваясь в данные. — Момент отсоединения зафиксирован.
— Передача стабильна, — отозвалась Нира. — Сенсоры дышат, телеметрия идёт. О, вот и пульсация температуры.
На главном экране — схематичная визуализация: тонкая линия, обозначающая трос, ползла прочь от станции. На самом её конце — сенсорный модуль, ныряющий в гравитационный колодец чёрной дыры V616 Единорога.
— Красное смещение растёт, — сообщила Нира, её пальцы скользили по интерфейсу. — Я подгоняю фильтры. Частоты уже ускакали за единицу.
— Компенсация держит, — подтвердил Тобиас. — Резонансные пики в пределах фона. Хотя... тёпленьким становится. Тепловой профиль меняется.
— Это нормально, — вмешалась Сая. — В таких зонах рефракция чудит. Следим. Через минуту — первый порог. Будь готов.
Показания начали искажаться. Сигналы удлинялись, становились вязкими, как звук под водой. Даже интерфейс, казалось, замедлялся: каждый импульс словно с трудом пробивался сквозь густое гравитационное поле.
— Первый уровень есть, — сказала Нира. — Обратная задержка растёт. Уже почти 0.8 секунды. По нашим меркам — мелочь, а по модулю он как будто замирает.
— Копим всё, — коротко бросила Сая. — Не упустить ни бита. Пусть потом кванты на головах стоят — неважно.
— Обшивка модуля греется, — добавил Тобиас. — Не критично. Возможно, приливное трение. Но странно: симуляция такого не давала.
Трое людей, оторванных от всей остальной Вселенной, молча следили за всполохами информации. В отсеке было глухо. Только фоновое гудение и редкие щелчки сервера. За окнами — ничего. Чёрная дыра даже не видна, только матовое пространство с нарушенной геометрией.
— Эй, вижу дрожание в несущей, — сказала Нира тише. — Как будто кто-то царапает ногтем по стеклу. Не шум. Не похоже на шум...
— Или мы на что-то наткнулись, — пробормотал Тобиас. — И это что-то явно недружелюбное к классической физике.
— Вижу модуляцию, — добавила Сая. — Резкая. Неустойчивая. Не отключайте приём — это может быть не артефакт, а... структура?
— Пульсации растут, — прошептала Нира. — Сигнал колеблется сам собой, словно ему... страшно?
— Это гравитационная линза, — быстро сказал Тобиас. — Сигнал петляет. Он отскакивает от искривлённого пространства. Мы действительно близко.
Верхний сегмент троса был ещё на безопасной высоте. Нижний — уже за чертой. Он как будто исчез в понятиях обычной физики, но сигналы всё ещё приходили. Каждый байт — как дыхание из мира за гранью.
— Нелокальное сжатие, — сказала Нира сдавленно. — Сигнал уходит в себя. Топится в собственных отражениях.
— Зафиксируйте всё, — коротко велела Сая. — Это наш пик. Мы больше не приблизимся.
Трос продолжал опускаться. Где-то далеко внизу модуль ещё работал. И передавал данные сквозь то, что практически уже перестало быть частью нашей метрики.
— Сигнал всё ещё стабилен, — пробормотала Нира, склонившись к консоли.
— Держится, — отозвался Тобиас, не отрывая глаз от графиков. — Мощность на грани, но пакет идёт.
Никто не шевелился. Даже Хиросэ, обычно невозмутимая, стояла рядом с дверью, скрестив руки на груди. Она не вмешивалась, не торопила — просто слушала дыхание станции, взяв паузу, как дирижёр перед последним аккордом.
— Начался дрейф, — наконец сказал Тобиас. — Передатчик теряет ориентацию.
— Есть! — Нира хлопнула ладонью по панели. — Сигнал ушёл. Всё. Мы его потеряли.
Секунду было тихо. Потом Хиросэ заговорила.
— Все архивы копируются в хранилище «бета», — скомандовала Хиросэ. — Дублируем на внешний накопитель. Запускаем верификацию.
— Уже пошло, — ответил Тобиас. — Хэши в норме. Защита от перезаписи включена.
— Диск с полными логами потом уйдёт с грузовым зондом, — добавила Нира. — Если его не испарит по дороге.
Они говорили спокойно, деловито. Голос у Хиросэ чуть дрожал, но только от усталости. Шум вентиляции снова стал слышен, как будто станция тоже выдохнула.
— Я сейчас, — сказала Нира и вышла из аппаратного отсека.
Через несколько минут она вернулась, держа в руках запотевшую бутылку шампанского и три тонких металлических стакана.
— Знаю, не по протоколу. Но мы только что заглянули в то, что нельзя увидеть. Думаю, нам позволено немного нарушить правила.
Хиросэ впервые за всё время улыбнулась. Улыбка была уставшей, но настоящей.
— Пять лет работы, — сказала она, принимая стакан. — Один шанс. Один бросок — и он сработал.
Они чокнулись. Звук был глухой, металлический, как будто кто-то постучал по обшивке станции. Алкоголь был тёплый, кислый — Тобиас давно знал, что на орбите всё теряет вкус — но это не имело значения.
— За физику, — сказала Нира.
— За невозможное, — добавила Сая.
— За крепкие тросы, — пробормотал Тобиас.
Они смеялись. Недолго. Через десять минут Сая снова ушла — проверять архивы, пересчитывать. Нира вернулась к каналам связи. А Тобиас остался внизу, в тени технических отсеков, глядя в экран.
Он не был пьян. Просто оглушён.
Он сохранил копию всех логов на личный носитель. Это не нарушало протокола — дублирование в рамках команды было предусмотрено. Открыл файл телеметрии. Затем следующий. И ещё один.
Он не искал ничего особенного. Просто хотел убедиться, что всё цело, что цифры на месте. Всё выглядело корректно: заголовки, временные метки, пакеты. Контрольные суммы сходились. Всё — как надо.
Почти всё.
— У нас лишние данные, — пробормотал он в микрофон.
— Повтори? — откликнулась Нира, щёлкнув чем-то у себя в блоке приёма. — Ты же проверил контрольные суммы?
— Проверил. Всё чисто. И сжатие без сюрпризов. Но их больше. На две десятых процента. Это не шум.
— Перепроверю временные метки, — отозвалась она. — Может, станция ошиблась в момент разрыва?
— Не похоже, — Тобиас сдвинул брови, открывая гравиметрическую карту. — Знаешь… Я думал о тросе как о едином целом. Как о блоке. Но это не блок. Это стрела. Сенсоры внизу, передатчик наверху. Разница в гравитации между ними была не просто заметной — она была системной.
— Ты о релятивизме?
— О кривом времени, — вздохнул он. — Сенсоры — в самой яме, за горизонтом. Их секундная частота — условная, замедленная. Но передатчик был выше. Его часы шли чуть быстрее. Он видел, как медленно капают данные, но сам работал с обычной скоростью. Успел вытянуть чуть больше, чем модель обещала. Как если бы ты смотрела, как кто-то пишет рукой в замедленной съёмке, но тебе дали ускоритель — и ты просто копируешь быстрее.
— То есть... — Нира замолчала на секунду. — Мы получили лишние строки, потому что время было неравномерно распределено вдоль троса?
— Ага. И, если я не сошёл с ума, это вообще самое удивительное, что мы увидим в этих логах.
— И что ты предлагаешь? Пересчитывать каждую байтовую позицию в соответствии с локальным гравитационным градиентом?
— Нет. Я предлагаю просто задокументировать это. Подробно. Пока память свежа. Пока никто не начал спорить с тем, что мы действительно заглянули за грань.
Он просматривал последние строки в логах, когда в наушниках прозвучал тихий сигнал вызова:
— Тобиас, — спокойно сказала Сая, — зайди в командный отсек. Нам нужно сразу запустить воспроизведение.
Он отпил глоток из термокружки и убрал её на подставку:
— Понял, — ответил он в микрофон, вставая.
Нира отозвалась сквозь лёгкий шум канала:
— Я уже рядом, проверяю пульты.
Тобиас вышел из техотсека, шаги отдавались по коридору. У входа в командный зал он увидел Ниру за консолью и Саю у центрального экрана.
— Готово, — коротко сказал он и сел за правый пульт.
Сая кивнула:
— Включай.
Нира коснулась панели:
— Поехали.
На экране мелькали привычные графики радиации и спектральных линий — спокойно, почти обыденно. Затем пошли записи видеокамер: кадры мелькали один за другим и в зале стало тише. Наконец включился аудиоканал — чужой и ровный звук без слов.
Сая крепко вцепилась в поручень кресла, её веки дрогнули лишь раз.
Нира прижалась спиной к консоли, плечи её судорожно дергались, но было непонятно, плачет ли она или смеётся.
Тобиас тупо смотрел в пустой экран. Его лицо было неподвижно, словно отлито из металла.
Трое сидели в полумраке командного зала, не смея шевельнуться.
В углу дополненной реальности едва заметно мигал зелёный индикатор — «Сеанс завершён успешно». Вентиляционные решётки тихо шептали, как будто сама станция осторожничала, боясь потревожить экипаж. Время растянулось, и никто не знал, что сказать первым.
А потом всё закончилось.
В официальном отчёте эксперимент было указано, что эксперимент завершился неудачей. Никаких сенсаций, никаких открытий, которые можно было бы повторить. Стандарты верификации требовали воспроизводимости, но в этом случае она была невозможна.
Данные — необъяснимые, странные, глубокие — остались только у участников экспедиции, без резервных копий, без попыток переслать их на Землю. Нира даже предложила стереть их, чтобы не рисковать и не давать пищу конспирологам. Но Сая оставила их нетронутыми. Запечатанными. Как последнюю страницу книги, которую больше никто не откроет.
Сама Сая исчезла с радаров сразу после возвращения. Её больше не видели на научных конференциях, не упоминали в каталогах публикаций. Поговаривали, что она живёт где-то в южном полушарии, выращивает водоросли, редко выходит в сеть.
Нира ушла по другой траектории — в медиа, почти мгновенно. Сначала — эксперт по астронавигации в вечернем ток-шоу, потом — лицо музыкального стартапа, ещё позже — певица с псевдонимом, отсылающим к её позывному на «Икаре».
А Тобиас остался. Он не ушёл в монахи, не исчез. Просто больше ничего не строил, не ремонтировал, не анализировал. Переехал в один из тихих купольных посёлков на обратной стороне Луны. Работал техником в музее колониальной инженерии, иногда читал лекции о капельном охлаждении, вахтами дежурил на станции связи. Научную аппаратуру обходил стороной.
Пока однажды дверь не открылась, и внутрь не вошёл худощавый парень с камерой и слишком уверенным голосом.
— Лиам Кросс. Канал «Звёзды наощупь». Думаю, вы слышали.
Тобиас провёл стримера на кухню, заварил синтетический кофе и достал из ящика крошечный носитель, полупрозрачный, с мутными гранями. Кристалл лежал в его ладони, как чужой осколок чужого времени.
— Мы хотели заглянуть за горизонт событий. И у нас почти получилось, — сказал он и протянул кристалл Лиаму.
Стримерский хаб «OrbitCast Studios», Лондон, Земля
Небо за окном выцвело до ровного, искусственно-серого фона — типичный лондонский полдень под метеокуполом. Тени от дронов скользили по фасаду соседней башни, а вдоль набережной Темзы текли потоки пешеходов в экзокостюмах. Воздух в центре города был отфильтрован, как элитный кофе — без постороннего запаха, без пыли, без сюрпризов.
Башня «Эксет», одна из самых высоких в городе, пронзала небо, как гигантский стеклянный стилус. На её тридцать восьмом этаже находилась студия Лиама Кросса — OrbitCast Studio, лицензированный инфохостинг и персональный канал.
На стеклянной двери лениво переливался логотип:
«Звёзды наощупь». Реальность — это вопрос интерпретации.
За дверью — приглушённый свет, встроенные в пол проекционные дорожки. По ним скользили полупрозрачные метки: «Тихий режим», «Сеанс в процессе», «Космос — не шутка». Интерфейсный стол был частью дизайна — он всплывал по команде, и опускался, сливаясь с поверхностью. С потолка, как вязкое стекло, свисали голографические объёмы.
Лиам Кросс устроился поудобнее в кресле перед терминалом. Включил режим ожидания трансляции. В комнате было темно, только свет интерфейса подсвечивал его лицо снизу, делая черты чуть иронично-зловещими — как у человека, который вот-вот расскажет жуткую байку у костра.
Кристалл уже был вставлен. Сеанс восстановления данных завершился без ошибок.
Он щёлкнул пальцами, и изображение поплыло в воздухе. На экране — чёрно-серая вязь пространства, искривлённая, словно изломанная под тяжестью самой себя. Белая дыра. Не метафора, не гипотеза, а настоящая, вращающаяся, с мощными релятивистскими струями. Удалённая вселенная — или, может быть, нечто другое, не поддающееся простым определениям.
Камера — или то, что от неё осталось — продолжала движение, и на фоне ослепительного ореола появилась станция.
Если это можно было назвать станцией.
Она висела в пустоте на стабильной орбите — без возмущений, без искажений, в идеально чёрном пространстве освещённая пронзительно ярким светом белой дыры. Всё было как положено: фоновые звёзды неподвижны, излучение — ровное. Но сама станция...
Она не напоминала ничего, что могло быть придумано инженером. Никаких знакомых симметрий. Никаких антенн, отсеков или стабилизаторов. Только медленно вращающаяся структура, словно собранная из изгибов, острий, пульсирующих дуг. Ни намёка на функциональность. Объём, составленный из линий, никуда не ведущих. Некоторые участки станции пульсировали, как будто дышали.
Лиам слегка подался вперёд.
— Ну, — заинтересованно пробормотал он. — Кто-то там точно не читал справочник по стандартам проектирования.
На фоне гравитационных помех и фонового шума, в узком окне между двадцать одним и двадцать двумя гигагерцами — в спектральной тени излучения белой дыры — аппарат зафиксировал чёткий, немодулированный сигнал. Сначала как фон, как флуктуация. Потом — отчётливее. Кто-то применил фильтрацию, возможно, ещё на «Икаре». Возможно, уже после. Но мелодия стала слышна.
Тонкая, цифровая. Как будто ребёнок напевал через испорченный автотюнер.
Дин-дан-да, дин-дан-дам.
Точно. Тот самый ритм. Та самая мелодия. Чистая, как кристалл, откалиброванная до безошибочного узнавания.
Он поднял брови. На секунду — тишина. Потом:
— О, только не она.
В углу экрана замигал донат. Со спонсорского аккаунта YUN!VERSE на него смотрела анимешная девочка с зашитыми глазами. Подпись, будто издеваясь, пульсировала:
«Ты не один в этой Вселенной».
Лиам чуть качнул головой, натянуто улыбнулся и посмотрел прямо в объектив ближайшего эфирного дрона.
— Да плевать, что случилось там, — проговорил он мягко. — Главное, что спонсоры платят здесь.
И запустил прямую трансляцию.